или и “отдыхающих” на улице, я видел. Но вот, к примеру, в Оксфорде, где я учился, народ пил не больше остальных.
– Ну, пьют они совсем не так, как литовцы, под заборами не валяются. Но с утра они уже под градусом. И весь день по чуть-чуть догоняются. К вечерним танцам в пабе уже лыка не вяжут. И так ежедневно. Без выходных.
– Мда... – почесал я репу, – Кто-то из умных сказал, что в СССР алкоголизм острый, а в Европе хронический.
– Похоже на то, – поддакнула литовка.
– А теперь что делаешь?
Ингеборге посмотрела мне прямо в глаза и сказала неторопливо с четкой аллитерацией. Я бы даже сказал, что заявила с неким вызовом.
– А теперь я раздвигаю ноги за двести евро в час. И ко мне очередь стоит из приличных, обеспеченных, хорошо одетых, и воспитанных людей, которые терпеливо ждут, когда я на эскорте заработаю на масло под их черную икру, и освобожу окошко в своем графике. Так вот. Зимой возят меня на горные лыжи в Куршавель или в Аспен Маунтин. Ну, это там, где катается Антонио Бандерос. Летом на Канары или в Ниццу. Или на яхте по произвольному маршруту. Под парусом. Так что квартиру в Москве себе я уже заработала. В хорошем новом доме на проспекте Вернадского. Высоком таком.
Исчерпывающий ответ. Дальше её допрашивать не стал.
Потом собеседовал с двумя украинками. Такими внешне неодинаковыми, будто принадлежат разным народам.
Яриной Урыльник, с хутора из-под Ивано-Франковска, 18 лет. Типичная чернявая “западенка”, кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги чуток вытянуть – цены б не было. Этакая таракуцка: ткни спичкой – сок брызнет.
Закончила школу, и с подругами, наплевав на всю украинскую незалежность, сразу попёрлась завоевывать Москву, с барахлом, узлами, кастрюлями и даже чугунными сковородками, как на вечное поселение. Только их там – таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять задаром свою белую задницу под черных хозяев палаток, да ещё за просто так – не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на её красоту.
Теперь самостоятельная. Квартиру снимает. В эскорте недавно. В активе только работа на автосалоне промо-девочкой.
– А для всех кавказоидов у меня пятидесяти процентная надбавка. За прошлое, – гордо завила она напоследок.
Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.
Вторая украинка – Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее из заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. Красивый рисунок губ. Идеальная фигура.
После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: всё хозяева доставали со своей “любовью”, чтобы денег меньше платить.
– Хотя по идее должно быть всё наоборот, – возмущается.
В московский эскорт её зазвали в прошлом году какие-то залетные рекрутёры. И, что самое странное, не обманули, устроили, как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.
– Проституция? Иногда. По случаю. Очень задорого.
Отвечает твёрдо, раздельными фразами и смотрит на меня при этом гордо. Прям королева. Но посмотришь на такую красотку и не возникает даже мысли не поверить.
Под номером 12 выступала молдаванка Екатерина Лупу из деревни Бэлэбэнешь. 19 лет. Яркая, эффектная девушка. С шикарной копной каштановых волос. Черными глазами и ярким ртом, без следов помады. Грудь такая, что лифчиком её только унижать. Притом, что все выпуклости у неё на месте, Катя производит впечатлениё гибкой тростиночки, при росте в метр шестьдесят восемь.
Карьера её была зеркальна той, что у западной украинки. Сначала торговка на московском рынке, потом проститутка без отрыва от производства, так как все родственники постоянно яблоки привозили на продажу багажниками. Год назад рынок бросила, устроила на свое место подросшую двоюродную сестру. Ей за это тетка ещё в ноги кланялась, благодарила.
– Дура старая. Привезла любимую дочку в вертеп и рада, что “пристроила хорошо”. А не пристрой я её туда, так я бы была еще плохой, – возмущается.
Потом вскинулась глазами, накрутила себя и выдала.
– Со мной как в анекдоте, – смеётся, – Девушка с вами можно познакомиться поближе? Катя. А если ещё и с подружкой? Две кати.
Но смех её при этом был какой-то надрывный.
Завершала эту чертову дюжину путан еврейка Роза Михайловна Шицгал, 18 лет. Коренная москвичка, что характерно. По крайней мере, её семья живет там с двадцатых годов прошлого века. Небольшая, но очень фигуристая. Лицо типично семитское: смуглая, нос чуть вислый с горбинкой, большие черные глазищи с поволокой, узкая талия, большая упругая грудь и красивая попа. У родителей в наличие есть всё: квартира, машина, дача... Средний класс, короче.
– Это у родителей. А у меня самой “MINI”, юзаный, правда, – заявляет гордо, – И дача советская в шесть соток с садовым домиком от бабушки в наследство досталась. Зато всего в сорока километрах от Москвы, рядом с Ленинскими горками.
Папа у неё – профессор в московском ВУЗе. Мама – бывший кинокритик, в настоящее время – правозащитник.
– Это у неё не иначе, как с недоёба, – прокомментировала Роза, – Так, как те мелкие гранты с пиндосского Госдепа трудно считать заработком.
Учится в Московском химтехе, где папа и профессорствует. Но основное занятие эскорт и элитная проституция. А учёба, чтоб диплом был, как и положено интеллигентной женщине.
– Просто нравится мне это дело. За мой же кайф, мне же ещё и бабки платят, – смеется, а глаза масляные, уже мутнеют.
Глаз она на меня уже положила, как пить дать. Ага, вон уже и белой туфелькой на пальчиках ноги поигрывает. Верный разведпризнак.
– Ладно, садись пока на место, интеллигентная женщина, сейчас собрание у нас будет. Пионерский сбор, – потеребил я конец её красного галстука.
Но прежде чем что-то вещать, надо определиться. Итак, что мы имеем с гуся, кроме пиз...лей от дедушки?
Мы все в некоем неизвестном месте, где всё в руках непонятной военизированной организации под названием “Орден”. Какой Орден? Католический, масонский, иллюминатский? Нет информации. Зато известно, что он тут всем рулит. Это раз.
На руках у меня чёртова дюжина баб. Из которых три скромницы и десяток вполне отвязанных особей, из которых пара-тройка вообще безбашенных. В любом случае – пассив, обуза. Это два.
Из активов – один автобус. Это три.
Главное – домой дорога заказана, как декларировано вооружёнными сотрудниками этого самого пресловутого Ордена.
И всё.
Но прорываться всё равно придется с тем контингентом, который есть, тут, главное, употребить его правильно.
Тут же с глубины души всплыла и затрепетала подлая мыслишка: бордель открой элитный, Жорик. И живи, не тужи. Путаны прокормят. Но я её, тут же, загнал обратно, потому, как бордель – это, как правило, ещё и криминал на холке. А где криминал, там мне не место. Проверено в “ревущие” девяностые. Тошнит.
Впрочем, и от роли сутенера ещё больше тошнит.
Будущее в тумане. Пока об этом мире (если это действительно другой мир), мы ещё ничего конкретного не знаем. То есть вообще ничего.
Оглядел я притихших девчат, всё же они все очень красивые.
И это всё теперь мне?
Подсознание тут же выдало древнюю народную частушку.
Эх, ма,
Как бы денег тьма.
Купил бы девок деревеньку,
Да и ёб бы помаленьку.
Даже улыбнуло конкретно. Ощущение петуха в курятнике... Всё, всё... Отставить слюноотделение, пора уже и собрание открывать.
Решил начать с шутки. Ну, типа обстановку разрядить и девчат подбодрить:
– Сбор нашего пионерского отряда объявляю открытым, – заявил голосом бодрячка-комиссара из нашисткого движения, – Слово для доклада имеет пионервожатый Жора. Прошу занести в протокол: Жора заявляет: картина Репина “Приплыли”.
Шутка юмора не прошла. У неё, когда я ещё был маленький, уже была большая борода.
Девчонки смотрели на меня предельно внимательно во все глазищи и ждали что-то серьёзного. По крайней мере, определённости.
Сероглазая татарка с пепельной гривой волос выразила общий вопрос, который читался в глазах каждой:
– Жора, скажи нам правду: мы где?
– Где, где... В Караганде. Когда всем объясняли – уши затыкала? – нахамил в ответ, но неожиданно вспомнил её имя, и, это, как, ни странно, настроило на более конструктивный лад, – Вот ты сама, Альфия, что по этому поводу думаешь?
– Нам думать не положено, когда у нас мужик есть, – съязвила мелкая каштановая шатенка Сажи, не спуская с меня глаз цвета спелой маслины.
А вот Альфия промолчала.
Я внимательно посмотрел в глаза чеченке, и вдруг осознал, что она не прикалывается, а на самом деле так думает.
– Вот мы и ждем, что наш мужчина решит. Как скажешь, Жора, так и сделаем, – поддержала её еврейка Роза. Что характерно, тоже безо всякого следа обычного своего ёрничанья.
И вот тут мне реально поплохело. Брать на себя ответственность за чертову дюжину отвязанных баб мне крайне не хотелось. Хотя каждая из них и вызывает во мне разные эротические фантазии, но только по отдельности, а не всем скопом. Да и что я с ними делать буду посред