и, основан в одна тысяча восемьсот сорок первом году. Золото. Сто грам. Девять, девять, девять, запятая, девять, – и поднял на меня вопросительный взгляд.
– Арам, как вы уже поняли, у нас ни у кого нет этого... Как они называют... Ай-Ди. Соответственно нет и местных денег. Есть рубли, доллары немного, евро, но тут они не в ходу, как сказали. Я хочу поменять у вас это золото на местную валюту. Тогда у меня будут деньги на всё про всё и без благотворительности. Но лично вам я очень признателен, что вы мне предложили эту самую “гуманитарную помощь”, видя мою рожу, типа “сами мы не местные” первый раз в жизни.
– Да, – протянул Арам печально, – Совсем вы там, на Старой Земле, озверели. Лишнее доказательство тому, что когда решил переправиться сюда, я сделал хорошо.
И перекрестился, затем мгновенно перейдя на деловой тон, просветил меня тёмного в местных финансах.
– Экю – валюта, которую тут эмитирует на весь мир только Банк Ордена, жестко привязан к золоту напрямую, как доллар до семьдесят первого года прошлого века. Курс одна десятая грамма золота – один экю. В этом слитке тысяча экю. Но за конвертацию металла в пластик орденский банк взимает десяти процентную комиссию. В Банке вы выручите за него на руки всего девятьсот экю.
Мне сердце, как маслом полили. В России за продажу золота обратно банку взимали 20 % налога на добавленную стоимость. А тут брали в два раза меньше.
– Арам, я согласен на девять сотен, – моментально стал ковать деньги, не отходя от кассы, – Мало того, я согласен ещё и на вашу комиссию с этих девяти сотен.
– Нет, Георгий... – начал возражать ресторатор, но я его торопливо перебил.
– Арамджан, зови меня просто Жора.
– Хорошо, Жора, – Арам кивнул головой, соглашаясь.
Тут я, по-кавказки, протянул ему через стол открытую ладонь, и он хлопнул по ней своими толстыми пальцами. На мизинце у него была массивная золотая печатка. Советского вида. Плоская. Без гравировки.
– Я не буду наживаться на твоей беде, – продолжил Арам, – У тебя ещё девочки на руках. Их поить-кормить надо. И довезти до места. А это недёшево.
У меня в голове тут же опять вихрем пронеслась мысль, что с этих девочек можно самому вполне неплохо тут прокормиться, но её я тут же задавил в зародыше. Никогда не любил сутенеров и всегда считал их плесенью.
А Арам тем временем излагал смысл сделки.
– Я дам тебе за этот слиток девятьсот экю, как дал бы тебе орденский банк. И только потому, что когда я понесу этот слиток в банк, то с меня они тоже снимут эту десятину. Думаю, так будет справедливо и по-честному. Приводи своих девочек, в обиде не будете, всех накормлю и расселю... Да, ара... Это. Номеров у меня всего восемь. И один уже занят.
– А раскладушки есть? – мне было всё равно, я готов был спать просто на нормальном полу, лишь бы не скрючиваться на автобусном сидении.
– Хооо... – Арам воскликнул, вскинув бритый подбородок. Стало видно, что бреет он его до ключиц, – Кровати у меня королевского стандарта. Можно поперек человека укладывать.
– А по двое можно?
– Хоть по трое.
– Так, я беру все оставшиеся семь номеров, думаю, нам хватит.
– С ванной пятнадцать экю в сутки, с душем – десять, – тут же привычно оттараторил хозяин гостиницы.
– Арам, я уже сказал: беру всё.
– Хорошо, иди за девочками, а я пошел готовить вам поздний завтрак.
– Англичане говорят в таком случае: ланч.
– Пусть будет ланч. Я не против, – пожал плечами армянин.
Новая земля. Территория Ордена, База по приёму переселенцев и грузов “Россия и Восточная Европа”.
22 год, 22 число 5 месяца, понедельник, 13.00
Акцию протеста я подгадал под обеденное время, чтобы зрителей было, как можно больше. При нехватке зрителей нужного резонансного эффекта не получится, и девчонки без поддержки толпы быстрее на местном злом солнце сомлеют. Даже в фонтане. А нам обязательно нужна положительная реакция местной общественности на нас и отрицательная на эту мисс Майлз, чтобы подвигнуть последнюю на действия в нужном нам направлении. А для этого, чем больше зрителей, тем лучше.
Vox populi – vox dei.
Диспозиция была незамысловата, но красива. Шесть девочек, взявшись за руки, изображают хоровод в фонтане, как на знаменитой фотографии из разрушенного Сталинграда, громко горланят речёвки и топают босыми ногами, брызгая водой на окружающих. Пятеро вокруг них, на площади вокруг фонтана, куда вода не добивает, носят плакаты. Ещё одна дует в пионерский горн, а последняя колотит в барабан. И все они топлес, если не считать пионерских галстуков.
Поначалу думал я их в одних трусах выпустить, но трусы на их попках оказались разнокалиберные по фасону и цвету, так что одинаковые темно-синие юбочки-манжетки смотрелись эротичней. И, главное, не выбивалось из общего стиля. А стиль во флеш-мобе – это всё.
Как только местный народ потянулся к Араму на предмет отобедать, так я девчат с поводка и спустил. И не прогадал. Изрядная толпа на площади собралась быстрее, чем прошло пять минут.
Наши хулиганские, я бы даже сказал несколько клеветнические, плакаты были на злобу дня. Иначе и быть не могло, мы их сами полчаса назад рисовали, попутно обмениваясь нарытой в разных местах информацией, потом их на фанерки скотчем клеили и ручки прибивали. Бумагу, фломастеры, фанеру, скотч, гвозди, и палки нам спонсировал Арам, взяв с нас торжественное обещание, что мы его никому не выдадим.
Плакаты, естественно по-английски, гласили:
“Майлз – киднепер”.
“Майлз, убери от меня свои грязные руки”.
“Майлз, верни меня домой к маме”.
“Майлз, отдай мое имущество”.
“Нет сексуал харасмент на базе “Россия”.
Эх, профессиональную камеру бы сюда, а не фотик, но и без камеры скандал получился просто замечательный.
Публика тут оказалась очень благодарной или вовсе тут на развлечения голодной. Последнее, скорее всего, было верным так, как большинство в толпе представляли мужчины, одетые в “песчаную” форму Ордена.
Быстро раздались из публики поддерживающие выкрики и свист, что у американцев означает крайнюю степень одобрения. Видно, я эту Майлз правильно разъяснил. Не любят её тут. Мягко говоря.
А глазами вояки моих девочек уже чуть не слопали, как аборигены Кука. Да и было там на что посмотреть. Ведь ни грамма силикона. И девочки наши, что и говорить, намного лучше, чем их пиндосские тёлки. Лучше даже тех, фотографии которых публикуют в “Петхаусах” и “Плейбоях”. А главное – живьем!
Девчата от такого массового внимания прямо расцвели. Хотят вокруг фонтана павами, всем глазки строят, сиськами трясут да попами крутят. Ну, и речевки про Майлз горланить не забывают звонкими голосами.
А когда толпа собралась плотнее, то запели “Орленка”. Того самого, что “взлети выше солнца”. Пионерский аналог “Варяга”. И, естественно, чистые девичьи голоса сорвали “бурные аплодисменты, переходящие в овацию”.
Меня самого поразил громкий чистый голос Сажи, напоминающий тембр Марии Калас. Такое сопрано и в Большом театре бы не потерялось. Это уж точно. Что наша жизнь с людьми делает? Ломает не взирая на таланты, которые могли бы прославить страну на весь мир. Только кому это нужно? Правители наши всё больше напильником усиленно златого тельца шкрябают, будто после них будет потоп, хотя именно их деды сделали в прошлом веке революцию для того чтобы такие вот талантливые девочки, как Сажи на панели не стояли. Учились бы пению настоящим образом, а не искали клиентов на ночь.
Через семь минут с начала действа мужская часть базы только, что в открытую не дрочила.
Многие, особенно женщины, откуда-то подоставали фотоаппараты и видеокамеры, так что не я один подвязывался на ниве электронной фиксации этого безбашенного перформанса. Только у меня в руках был всего лишь навороченный мобильник. Но чем больше операторов, тем лучше – у всех не отберешь, всем глотку не заткнешь. И если Орден, судя по местному начальству, американский, то стукачество в нем должно процветать по определению, что мне и требовалось. Теперь этой Майлз замять наш случай уже никак не удастся. Даже силовыми репрессиями. А это значит, что будут варианты. И возможно даже вкусные.
Майлз явила на площади свой потрепанный лик только через пятнадцать минут после начала “Марлезонского балета”, когда девчонки уже начинали сдавать. Всё же очень жарко. На солнце все пятьдесят градусов будет.
Майлз протолкалась через толпу в первый ряд. Вот тут-то я и взял ее оху..., то есть очень удивленную, рожу в телефоне на крупный план.
Майлз, молча, даже с некоторым любопытством, смотрела на все это безобразие секунд тридцать. Ровно до того момента, когда мои девчата увидели её и синхронно повернулись к ней попами. А потом сделали ногами зарывающие собачьи движения. Этакий интернациональный знак презрения.
Вот тут Майлз, вытянув губы в нитку и злобно сощурив глаза, резко развернулась и быстро ушла.
Бинго!
В спину ей раздалось массированное “Буууууу...” всей мужской части толпы. Некий американский аналог русско-армейского “Ууууу... Сука!” А что? По интонации, очень даже похоже.
Тут я показал девчатам перекрещенные над головой руки.
Всё. Сеанс окончен. Поставленная задача решена и нечего девочек на солнце излишне жарить.
Уходящих из фонтана девчат провожали разочар