л Светлану к скамейке взглядом победителя.
– Наше общение вышло за пределы моей компетенции, – сказала Светлана усталым голосом и встала из-за стола, – Мне надо проконсультироваться с мисс Майлз.
– Не смею задерживать, – ответил, поклонившись со всей возможной галантностью, правда не делая даже попытки встать, и уже практически в спину ей добавил весьма грубовато, – Кстати, Светлана, вам никогда не говорили, что вы чертовски красивая баба?
– Говорили. Даже не однократно, – холодно ответила, как отрезала, повернулась и пошла к выходу.
Хорошо так пошла, нога от бедра, попочка вправо-влево, почти незаметно, но чертовски привлекательно. Вот что, значит, вовремя бабе комплимент сделать. И не хочет, ведь, а соблазняет. На голом инстинкте, мимо мозгов.
Как только она вышла из бара, ко мне сразу подскочил встревоженный чем-то Арам.
– Жора, надеюсь, вы не обидели Свету? Она очень хорошая девочка. А сегодня, к тому же, проводила своего любимого человека. В никуда. И ей плохо, – ресторатор был сама сердобольность.
Я же был очень удивлён проявлениям его сентиментальности.
– Арам, вы ничего не путаете? – спросил его, и тут же констатировал, – Это железный дровосек, а не баба.
– У каждого железного дровосека есть тоска по любящему сердцу, – грустно ответил ресторатор.
– Всё хорошо, Арам, – успокоил я заботливого армянина, – Я её не обижал, если ты хочешь знать именно это. Просто были довольно жесткие переговоры между мной и руководством Базы, которое представляла Светлана. Ничего личного...
Я вдруг почувствовал, что у меня “батарейка” кончилась. Все ресурсы организма на нуле. Вымотался я бодаться, как тот теленок с тем дубом. Точнее, с этим непонятным Орденом. Всё громче звучал внутри меня вопрос, а не напрасно ли я долблюсь головой в эту стену? И, что получится в остатке? Мне придется вливаться в местную жизнь в статусе неимущего переселенца, ежедневно бегая за каждым куском хлеба. Горькая перспектива на пятом четвёртом десятке. О том, что отсюда назад дороги нет, я поверил уже безоговорочно. И от этого накатывала жуткая тоска. Захотелось напиться вдрызг, в лохмуты, до изумления, но права такого я не имел.
Хорошо, что оплакивать на Старой Земле, там, “за ленточкой”, меня некому. Я поздний ребенок. Братьев-сестер нет. Родители давно умерли, к своему счастью не увидев крушение того мира, какой они всю жизнь с энтузиазмом строили. За который воевали. В который верили.
– Арамджан, – спросил я, чтобы хоть немного отвлечься от грустных дум, – А на что здесь похожа природа? Там, за забором.
Вынул сигарету и не торопясь прикурил, мимолетно осознав, что “Парламент” мне теперь уже не по карману.
Арам, словно из воздуха, материализовал треугольную пластиковую пепельницу с такой знакомой рекламой сигарилл “Ромео и Джульетта” по борту и поставил её передо мной.
Сам присел рядом. Подумал немного и ответил.
– Вокруг этой Базы земля больше всего похожа на Казахстан. Только тут трАвы намного выше вырастают. Мне говорили, что так, примерно, выглядели причерноморские степи до крестьянской колонизации в девятнадцатом веке. По зверью – просто Серенгети. К югу вообще джунгли есть. Или болота жуткие, такие, как во Флориде или Новом Орлеане на Старой Земле. С крокодилами или ещё чем похуже. На запад если, то там гор много. Высоких. И тропические леса. А на восток – океан. А что за ним – никто не знает. Не было ещё тут Колумбов.
– Скажи, друг, а нужны ли тут политтехнологи?
– Нет, Жора, не буду врать – не нужны никому. Здесь, где мы сидим, территория Ордена, как и город Порто-Франко. Тут ещё никто никого на моей памяти не выбирал. Тут вертикаль власти такая, что Путину не снилась. И этой вертикалью рулят непосредственно орденские чиновники. А на остальных землях, сам понимаешь, народу мало и вся политика на уровне муниципалитета. Отсюда и выборы мелкотравчатые, как в сельсовет. Все друг друга знают. Интересы устоявшиеся. Масс, которым надо мозги промывать, тут ещё не сложилось. Да и средства массовой информации зачаточные. Телевидение не везде есть. У меня вот в гостинице четыре канала показывает, и то по трём только старые фильмы крутят. А в других местах и одного канала нет. Радиовещание как-то не прижилось, разве что в Нью-Рино, да и по нему больше про тотализатор говорят, чем музыку крутят. Так, что придется тебе, Жора, переквалифицироваться во что-то более приземленное. Я бы даже сказал – мещанистое. Чем быстрее ты это осознаешь, тем лучше для тебя будет.
Арам немного помолчал, а потом сделал мне неожиданное предложение. По его мнению, наверное, из таких от которых невозможно отказаться.
– Хочешь, с тобой на паях постоялый двор в Новой Одессе замутим. Давно собирался эту тему поднять, да всё не с кем пока было. А ты парень я смотрю хваткий, и при этом порядочный. Девочек твоих в официантки оформим, – улыбнулся, – Отбою от клиентов не будет.
– Думаешь это легко? Так вот резко жизнь поменять, – сказал это ему даже с некоторым осуждением его мнения, – Столько лет учиться дома и за границей, деньги тратить, мозги сушить, вкалывать как проклятый, чтобы, в конце концов, осознать, что ты и без всех этих жертв мог сделать ещё десяток лет назад.
– Не думаю, а точно знаю, – протянул Арам с какой-то затаенной грустью, – Сам через это прошел. Ничего в этом легкого нет. Ты вот что заканчивал?
– МГУ. Философский факультет. Политолог я. Кандидат наук.
– Хо... – воскликнул Арам, – И брат мой закончил физфак МГУ. А я учился в Ленинградском университете. Тоже физик. Но в Карабахе началась война, и вся Армения оказалась в блокаде. А с блокадой и голод туда пришел. Пришлось возить родственникам продовольствие. Самолетом. Рейсовым. Чемоданами и сумками. Мотался, как челнок туда-сюда. Ни на что другое времени уже не оставалось. Ну, и из университета меня отчислили. С последнего курса. Зато брат – его мы не трогали, даже кандидатскую защитить успел. Вот так вот. Была большая страна, у которой была большая уважаемая наука. А пришла эта Перестройка и никому не нужны оказались физики занимающиеся микромиром. Так что брату пришлось вместо науки ставить в Москве круглосуточную палатку со всякой всячиной на углу Ломоносовского проспекта и Профсоюзной улицы. И в ней торговать пивом и гандонами. Потом я его к себе в Питер перетянул, как квартиру купил. Так что знаю я... Знаю я, как себя ломать.
– А философы тут нужны? – не унимался я, прекрасно понимая уже, что гоню пургу просто от безысходности.
– Ну, разве что в школе детишкам преподавать. Университетов тут нет нигде. Не доросли до них. Специалистами нас Старый Свет пока обильно снабжает. В одесской школе философию преподаёт Григорий Аскарян, но он слепой. Будешь там, поговори с ним подробней на эту тему.
– Пиздец. Вся жизнь насмарку, – констатировал я, – Скрипач не нужен.
– Какой скрипач? – не понял Арам.
– Это фраза из фильма “Кин-дза-дза”. Помнишь такой? Там тоже Орден был с оцилопами...
– Погоди, Жора, страдать, – участливо сказал Арам, – Посиди немножко, не уходи только, я сейчас подойду.
И Арам удалился в кухонную дверь, обогнув стойку, которую активно полировала тряпкой Агнешка.
Потом вернулся тем же маршрутом с двумя большими коньячными бокалами, в которых плескалось грамм по сто пятьдесят янтарной жидкости.
– Вот, – сказал Арам, ставя их на стол, – Я тебе обещал настоящий армянский “Двин”, – и подвинул один бокал ко мне, – Вкуси остатки божественной амброзии. После того, как французы в Ереване коньячный завод перекупили, они наши старые спирты многолетние к себе во Францию бочками увозят, а к нам свой неликвид спихивают на разлив. Совсем марку армянского коньяка испоганили, хитрожопые лягушатники. А в коньяке, как ещё великий Шустов открыл, сорт винограда совсем не главное. Важно, под каким солнцем этот виноград растет. И на какой земле. Но главный секрет Шустова был в воде. С гор он провел акведук прямо на завод. И не откуда-нибудь, а со знаменитого Катнахбюрского родника. Поэтому вода на заводе всегда свежая, чистейшая и очень мягкая. И дуб наш лучше, чем лимузенский. Меньше паров пропускает, больше своих соков отдает, и лишнюю воду оттягивает. Выпьем, Жора, за Шустова – этого великого человека. Слава Богу, что он не дожил до такого глумления над своим детищем.
Арам тихонько звякнул своим бокалом об мой.
Пригубили. Коньяк действительно был божественный. Как говорится, дореволюционного качества. Пить такой залпом было бы верх варварства.
Мы сидели, и, молча, потягивали благородный янтарный напиток. И никто не мешал нам наслаждаться коньяком и обществом друг друга.
– Ты всё-таки подумай над идеей постоялого двора в Одессе, – вернулся к своему предложению Арам.
– Арамджан, – покачал я головой, – Давай, я сначала эту новоземельную Одессу сам посмотрю. Вдруг мне там жить совсем не понравиться. Но, если я ничего по себе не найду, то, обещаю тебе, я вернусь к этому вопросу. А за щедрое предложение спасибо.
– Вот и договорились, – Арам допил коньяк, – Ты меня извини, но меня кухня ждет. Дело есть дело. Хотя сегодня с вами я немного душой отдохнул. Всегда приятно видеть, как начальство по сусалам огребает. Да ещё таким оригинальным способом.
И неожиданно Арам засмеялся. Задорно так. Так и ушел смеясь.
Коньяк –