Потом столик внесли, поджарый, скрипучий. Женщина, не поднимая глаз, подобрала с полу чемоданчик, стала раскладывать на столике инструменты. Зубы лечить будут.
— Садись, — сказал молодой человек старику.
— Не пойду, — сказал старик. — Не имеете права.
Солдат старика толкнул. Только старик не шелохнулся.
— Бери его!
Навалились на старика вчетвером. Пошло хрипение, вздохи, ругань и даже визг; старик кусался, норовил задеть солдат шпорами, как петух в драке.
Гаузе хотел вскочить — и головой об нары!
— Отпустите товарища, он сам сядет!
Старик извернулся — шпорой достал до Гаузе. Больно. С продранных джинсов грязь посыпалась.
Гаузе почувствовал обиду, ноги подобрал. Сколько раз говорил себе: «Не вмешивайся, без тебя разберутся».
Разбирались.
Старика скрутили, посадили в кресло, пристегнули ремнями, пыхтели, матерились, радовались победе.
Молодой человек медленно пошел вокруг. Словно высматривал, с какой стороны у старика рот. Потом догадался: спереди, и сказал:
— Крепите.
Солдаты примотали голову старика к высокой спинке, железами со скрипом развели челюсти. Готово.
— Полина, — сказал молодой доктор, — щипцы.
Женщина, проходя рядом с Гаузе, кинула на него равнодушный взгляд. Гаузе вспомнил, что он отвратителен и страшен. Гадок. Отвернулся.
Старик рычал, выл, звякал металл — инструменты о столик.
Гаузе чувствовал отвращение сродни дурноте. Варварство. Тебя, Гаузе, приняли за беглеца. Отсюда же. Объект закрытый. Может, лагерь? Может, этот старик с усами — уголовник, убийца, и ты, Гаузе, ничего не подозревая, провел ночь вдвоем с ним. А может, диссидент? А может, власовец. Нет, должны разобраться. Прошли времена беззакония, канули в прошлое.
Старик выл, инструменты звенели, молодой доктор тяжело дышал. Гаузе бросил взгляд на старика. Любопытство — ходят же смотреть на зверскую казнь. В журнале от фотографии расстрела не отвернутся.
Лицо старика в крови, усы в крови. Бьется старик, хрипит, а в дверях — товарищ полковник. Весь из шариков, наблюдает. Встретил взгляд Петра Гаузе, прямым ходом к нему, присел на край нар, словно в гости заглянул.
— Как тебе у нас? — шепнул.
— Что происходит? Куда я попал?
Полковник щупал ткань джинсов.
— Товарищ полковник…
Полковник пальцем помахал перед носом, шепнул Гаузе на ухо, дружески:
— Я тебе, падло, не товарищ, тамбовский волк тебе товарищ. Так, может, ты вовсе и не П-234?
— Вот именно.
Старик завопил, полковник поморщился.
— Гаузе, говоришь?
— Гаузе, Петр Петрович.
— Дурак ты, что ватник снял. Теперь ты — П-234, навесим тебе еще одну десятку, помяни мое слово. Иного выхода нам отчетность не позволяет. Если тебя не будет, на что мы П-234 спишем?
Звяк — зуб об алюминиевую тарелку.
— Коренные рвать? — спросил молодой доктор.
Полковник легко вскочил с нар, подбежал, заглянул в рот старику.
— Оставляй. Пускай побалуется. Мы не изверги.
Старик обмяк в кресле. Кровь струилась по серой рубашке, по кителю, на кальсоны, на сапоги.
Полковник вытащил из кармана синих галифе плоскую фляжку. Подошел к молодому доктору, тот голову быстро запрокинул, ему в горло из фляжки было налито. Потом полковник к женщине подошел. Та отвернулась.
— Полина, за службу, — сказал полковник. — Прими.
Пожал плечами, поглядел на Гаузе, словно хотел и ему предложить, но передумал, спрятал фляжку и пошел вон.
Солдаты наклонили кресло, свалили старика на пол. Женщина собрала инструменты со столика в чемоданчик. Отдельно унесла тарелку с зубами. Солдаты остальное унесли. Старик лежал, открыв рот — а зубов нет. Ни одного — только черные десны.
6
В полдень принесли две миски с баландой. Откуда-то слово вспомнилось. Старик мычал, страдал. Может, ему теперь челюсти вставят?
— Вам челюсть вставят?
Старик головой покачал, взял свою миску, всосал жижу беззубым ртом, потом пальцами ошметки капусты в рот заложил, поглубже затолкал, сглотнул. Что-то сказал, а что — непонятно.
Старик вытер сапоги рукавом рубахи, добрел до стенки, стал в нее отстукивать. Потом послушал, что отвечают.
Но тут пришел солдат, позвал:
— П-234. На суд.
Старик от стучания отвлекся, хлопнул Гаузе по спине: иди, мол.
По обе стороны коридора запертые двери. Одинаковые. В коридоре сыро, голые лампочки кое-где.
Солдат провел Гаузе по узкой лестнице, по коридору — почище. Там, за решеткой, второй солдат ждал.