Тот извернулся отчаянно, вцепился зубами в кисть наемного убийцы, мешая нанести второй удар…
Однако, надо думать, авторам фильма подобный финал показался недосказанным. И они продлили его.
Ричард Бартон поднялся с кресла и вдруг заговорил — ведь его герой был златоустом мировой революции: он произнес одну из самых ярких своих речей, в которой изложил идеи Четвертого Интернационала, а заодно разоблачил заскорузлого державника и бывшего агента царской охранки Сталина…
Но кровь заливала его рот снаружи и изнутри, он покачнулся и рухнул на пол.
И тогда в оцепеневшем зрительном зале кинотеатра «Пикадилли» вдруг заплакал навзрыд русский мальчик.
Это был десятилетний сынишка Глуховского.
— Ну что? Чего ты? — забеспокоился папа.
— Дя-ядю жа-алко… — не унимался малыш, размазывая по щекам слезы.
Наш опекун, месье Международная Книга, заметно скис.
Наверное, он клял себя за то, что так и не сговорил нас пойти смотреть на голых баб.
Странно, черт возьми, но приблизительно в то же самое время, когда Рамон Меркадер убил ледорубом Троцкого, а я был, примерно, в том же возрасте, что и сынишка Глуховского, — как раз тогда, летом сорокового, я гостил на даче у нашей доброй знакомой, у тети Лили, которая доживала век в деревенском доме под Харьковом, в Мерефе.
Тетя Лиля, а более полно — Елизавета Михайловна Скрыль, — в молодости, еще барышней, была приятельницей моего деда Андрея Кирилловича Приходько. Они вместе учились в старинном германском университете, в Гейдельберге, и задружились там, как земляки, как русские, а может быть и как-то еще.
И вот однажды тетя Лиля стала рассказывать мне о том, как вместе с моим будущим дедом совершила восхождение на Альпы — эти горы были вблизи тех мест, где они обитали.
Я слушал ее с таким же увлечением, с каким она вела свой рассказ.
— А знаешь, Саня, — говорила она, оживляясь всё более, — у меня сохранилась реликвия того похода: альпеншток, с которым тогда мы взбирались на Альпы… где-то в чулане валяется… хочешь, я подарю тебе этот альпеншток?
— Спасибо, тетя Лиля, спасибо! — обрадовался я. — Хочу, конечно…
Ни у кого из мальчишек нашего двора — это я знал точно, — отродясь не было альпенштока. Тем более такого, что на самом деле побывал в Альпах.
Но она была уже очень стара и, наверное, позабыла о своем обещании.
А там, вскоре, началась война. И тетя Лиля умерла от голода в своем деревенском доме, в Мерефе, под немцами.
Я так и не знаю, куда подевался альпеншток, с которым мой дед Андрей и девушка по имени Лиза Скрыль восходили на Альпы.
А мой собственный сын — тоже Андрей, в честь прадеда, — когда подрос, и я уже писал об этом, — однажды спросил меня:
— Папа, а как он выглядел — твой отец, мой дед? Вот я ношу его фамилию, но даже не знаю, каким он был. Прадеда на фотке видел, а деда нет… Ну, хоть примерно, на кого, скажем, из киноактеров он был похож?
— На Алена Делона, — не колеблясь, ответил я.
Почему же я ответил именно так? Сработала подсознанка?
Ведь он вовсе и не был похож на Алена Делона.
Не больше, чем я.
Но и другие люди, знававшие моего отца, утверждали, что тогда — в декабре тридцать шестого или в январе тридцать седьмого, — действительно, был этот вызов в Москву, и было предложение выполнить секретное задание особой важности, на которое он ответил отказом.
Не хочу зацикливаться на одном-единственном предположении, тем более, что от него за версту несет киношкой.
Так что же это могло быть?
В материалах, к которым я имел доступ — в серо-зеленой папке расстрельного дела, — ответа на этот вопрос не нашлось. Да было бы странным, если б там и была разгадка: там больше загадок, нежели разгадок. Дела подобного рода остаются сугубой тайной до тех пор, покуда в них еще тлеет хотя бы искра политической актуальности. Либо пока к ним не иссякнет чей-то живой интерес.
И всё же?..
Перебрав варианты, я сделал вывод, что таких заданий могло быть три.
О первом уже говорилось в предыдущих главах этой книги.
Речь идет о похищении белогвардейских генералов Кутепова и Миллера. Одного из них, Кутепова, агенты советской разведки заманили в такси — буквально в центре Парижа, средь бела дня, — и увезли в Гавр, где погрузили на пароход, плывущий в Новороссийск. Однако до Новороссийска генерала не довезли, он умер от сердечного приступа уже в виду родных берегов…
Второго, Евгения Карловича Миллера, долго пасли в его собственном штабе, где установили подслушивающие устройства, а потом — чтобы слушать поближе, — доставили на Лубянку… Там и расстреляли.