А ведь Христофор Чинаров, самый богатый человек в Аккермане, и без того был угнетен горем: гибелью на фронте старшего сына Павы, беспробудным пьянством младшего сына Евграфа. Разве можно доверить пьянице винокурни?..
Вот муж любимой дочери Анны, слава богу, был равнодушен к хмельному зелью. Но, в равной мере, он был равнодушен и к тому, что уже тогда называли модным заморским словцом — к бизнесу.
Вместо этого, он с головой ушел в журналистику, погряз в делах провинциальной газетенки, пытаясь на этом никчемном пространстве заниматься большой политикой — дерзко полемизировать с властями. И это уже было взято на заметку в Бухаресте. Вездесущая Сигуранца всё более хмуро присматривалась к газете и ее редактору…
Но еще задолго до того, как разразился скандал с публикацией в газете «Вяца нова» статьи о Татарбунарском восстании, Христофор Чинаров сделал недвусмысленный и всему городу понятный жест: он указал на дверь собственной дочери Анне и ее мужу, выставил их за порог вместе с внучкой Тамарой, в которой души не чаял. Он повелел им убираться из его дома с глаз подальше. Но не слишком далеко: в дом по соседству, на улице Беликовича, тоже, естественно, принадлежавший ему.
Надо заметить, что этот переезд был воспринят молодыми не как наказанье, а как благо. Им давно осточертел деспотичный нрав седобородого патриарха.
Всё утряслось.
Лишь лохматая собака Нанка, любимица Тамары, никак не хотела примириться с новой диспозицией. На прогулках она всё норовила ухватить свою маленькую хозяйку за подол платьица и, рыча, тащила ее не к дому, где они теперь обитали, а через дорогу, через улицу — к другому двору, где они счастливо жили прежде, к двухэтажному дому Христофора Чинарова, надменно возвышающемуся над одноэтажным городом…
А потом дела обернулись еще круче.
Рекемчук, которому было предъявлено обвинение в публикации подстрекательских статей и с которого взяли подписку о невыезде, — махнул через кордон, сперва в Италию, а там и дальше, в Париж.
Его молодая жена Анна, разгорячась, подала заявление о разводе. Но потом, передумав, отправилась следом за беглым супругом — туда же, в Париж, прихватив, конечно, с собою и шестилетнюю дочь Тамару.
Вот уж это было откровенным вызовом тому патриархальному укладу, которого истово придерживался старик Чинаров.
Это был удар по его родительскому сердцу, которого он стерпеть не мог.
Теперь уж все связи были разорваны напрочь.
И даже впоследствии, когда до Аккермана дошли слухи об окончательном разладе между Анной и мужем, и о том, что Рекемчук снюхался с большевиками и, по своей воле, по своему разумению, решил вернуться в советскую Россию; и даже тогда, когда побывавшая в Константинополе Лидия вдруг встретила там на улице бывшего мужа своей сестры с какой-то русокудрой красавицей и рыжеватым отпрыском, — даже тогда крутую семейную распрю нельзя было счесть исчерпанной.
Анна с дочерью продолжала жить в Париже.
И это отщепенство теперь оправдывалось лишь тем, что Тамара, видите ли, учится в балетной школе, что ее успехи несомненны, что девочке прочат большую сценическую карьеру, — и было бы, конечно, безумием прерывать ее учебу ради того лишь, чтоб вернуться к родному очагу, к дедушке и бабушке, в захолустный Аккерман, где сроду не видели настоящего балета, разве что на экране в кинотеатре «Одеон», где задастые тетки, дергаясь, как на ниточках, изображают из себя балерин…
Вот каким чрезвычайным событием был приезд в Аккерман летом тридцать второго года Анны и Тамары Чинаровых (к этому времени они обе уже избавились от фамилии мужа и отца).
Это был не просто творческий отчет перед земляками.
Это был знак семейного примирения и торжества устоев.
Знаменитый «Лебедь» Сен-Санса, одна из прелестных пьес его сюиты «Карнавал животных». Там еще есть «Слон», «Кенгуру», «Черепаха», «Куры и петухи»…
Просто «Лебедь», а вовсе не «Умирающий лебедь», приспособленный к той же музыке, которого много позже повезли по всем балетным сценам мира, чтобы выдавить слёзы у публики — у сердобольных старушек и чувствительных девочек — ах, смотрите, какая роскошная птица подыхает прямо на глазах у всего честного народа, как красивы ее предсмертные конвульсии, как вздрагивают крылья, как никнет шея — всё, каюк…
Может быть, хореограф «Умирающего лебедя» хотел в такой вот изысканной форме намекнуть на то, что классический балет загибается?
Но с какой же стати тринадцатилетней балерине изображать умирающую птицу?
Всё ведь только начинается!.Мир прекрасен! И вся жизнь — впереди-
Юный, ослепительно белый лебедь появился из-за кулис и медленно, плавно, почти не тревожа воображаемую гладь воды, поплыл к онемевшим от такого дива людям.
В первом ряду зрительного зала кинотеатра «Одеон» восседало, почти в полном составе, семейство Чинаровых: Христофор Чинаров, глава рода, самый известный и самый богатый человек в Аккермане; его супруга Феодосия — степенная и хозяйственная женщина украинских корней; Лидия, сестра Анны, вместе с мужем Николаем, тоже преуспевающим дельцом; Евграф, брат Анны, увы, не преуспевший в коммерции из-за склонности к пьянству, но тоже успевший обзавестись семейством; старые и молодые, дети и внуки, все Чинаровы в сборе…
Они с восхищением и гордостью следили за танцем приехавшей из Парижа девочки по прозвищу Жук: вот мы какие! мы еще покажем себя, не сомневайтесь!
Справедливости ради надо заметить, что в первом ряду зрителей этого балетного представления, кроме Чинаровых, был и еще один весьма уважаемый человек: мэр города Аккермана, имя и фамилию которого почему-то запамятовали горожане.
Он тоже, вместе со всеми, от души рукоплескал юной танцовщице — и ее белоснежному лебедю, и русской боярышне, и плясунье из «Цыганских напевов» Сарасате, и ее Кукле из делибовского балета «Коппелия»…
Но для него, для высокочтимого мэра, был уготован еще один сюрприз.
Весь сбор от концерта — а зал «Одеона» был полон, — его устроители пожертвовали родному городу.
И героиня вечера Тамара Чинарова, и ее мама, и мадам Яцевич, сопровождавшая музыкой танцы, — весь свой гонорар, до последнего гроша, они передали в руки городскому голове для нужд и процветания Аккермана.
У меня нет сведений о том, как распорядился своими деньгами цыган Кока.
Успех концерта в кинотеатре «Одеон» подсказал Чинаровым мысль дать еще несколько балетных представлений.
Ведь был разгар лета, и все, кто мог себе это позволить, отправились отдыхать и развлекаться на ближние к Аккерману курорты — в Сергеевку, в Каролино-Бугаз.
Эти живописные места на берегу Черного моря, у целебных лиманов, в последние годы приобретали всё большую известность у публики. Так, например, самые роскошные красавицы Бухареста — а что за красавицы в Бухаресте! — теперь всем иным модным курортам предпочитали Каролино-Бугаз.
Вот где можно было блеснуть своим искусством юной танцовщице!..
Эта идея казалась тем более привлекательной, что муж Лидии — Николай, — владел в Сергеевке грязелечебницей, которая тоже процветала и давала изрядный доход.
Таким образом, приятное сочеталось с полезным.
Семейство Чинаровых отправилось в Сергеевку почти в том же полном составе, в каком восседало на концерте в зале кинотеатра «Одеон».
Стеречь дом, управлять обширным хозяйством в Аккермане остались Лидия и Евграф. Ведь кто-то должен был, даже в сезон всеобщей праздности, делать дело.
Восемь лет спустя, в сороковом году, тоже в самый разгар лета, когда Красная Армия освободила исконно молдавские земли от гнета румынских бояр, когда город Четатя Албэ вновь обрел свое старое название — Аккерман, и еще не поменял его на нынешнее — Белгород Днестровский, — сюда приехал жить вместе с семьей маленький мальчик Кирилл Ковальджи, будущий поэт и прозаик, автор романа «Лиманские истории».