«Моя мать вчера их срезала», – сказал он, заметив мои алчные взгляды. – «Не из супермаркета, а прямо из леса».
Я полагала, что герру Ву около восьмидесяти, он немного напоминал мне черепаху. В лавке ему помогали две внучки, и у обеих были уже собственные дети. Сколько же лет могло быть его матери? И так ли хорошо она видела, чтобы отличить боровик от какой-нибудь тайваньской поганки?
«Я на знала, что на Тайване растут белые грибы», – сказала я уклончиво, и герр Ву удивлённо посмотрел на меня. Затем он улыбнулся.
«Да нет. Эти грибы моя мать срезала вчера в Кёнигсфорсте. Она каждый день проходит по десять километров».
Я купила целое лукошко, но на всякий случай проверила каждый гриб. Они были безупречны. Надо срочно спросить герра Ву, что именно позволяет его матери сохранять форму.
– А филе! Экологически чистая свинина! Ты, наверное, потратила кучу денег, – сказал Антон.
– Ах, знаешь, у меня суперский адвокат по разводу, – ответила я. – Он позаботился о том, чтобы я могла позволить себе филе счастливых свиней и белые грибы. По крайней мере по воскресеньям. Поэтому я ему невероятно благодарна.
– Раз так, мы можем открыть и бутылочку того дорогого красного вина, которое тебе подарил этот парень, – заметил Антон, повязывая себе фартук, который моя мать подарила мне к рождеству. На фартуке была изображена корова, а под ней написано: «Мычу к молоку – северо-фризский союз молочных фермеров».
– Но этот адвокат был бы действительно хорош, если бы я могла себе позволить говядину из Кобе, – заметила я. – Коровам делается массаж, они слушают классическую музыку и каждый день пьют пиво. Это счастливейшие коровы в мире.
– Пока их не зарежут, – заметил Антон.
Мне нравилось готовить вместе с Антоном. Он готовил с таким же удовольствием, как и я, он хорошо это делал и вдобавок был внимателен к деталям. Мне очень нравилось смотреть, как он режет лук или – вот как сейчас – смешивает маринад для свиного филе. С мелко порезанным имбирём, чесноком и капелькой красного вина. Лоренц не умел поджарить яичницу, он бы даже не нашёл сковороду, если бы она ему вдруг понадобилась.
Моя кухня хорошо подходила для коллективной готовки. Она соединялась со столовой, посредине стояла плита, а через большие окна даже в пасмурные дни, как сегодня, в кухню попадало много света.
Я обожала эту кухню. Я обожала вообще весь дом.
При этом он сначала казался мне отвратительным.
Это был дом моей бывшей свекрови, родительский дом Лоренца. Когда умерла его мать, он выбрал его в качестве подходящего местожительства для меня и наших детей, вместе со всей обстановкой. Тёмный, пахнущий плесенью дом с флёром семидесятых годов и множеством полированной мебели красного дерева.
Оправившись от первого шока, я (энергично поддерживаемая Мими и её мужем Ронни) начала освобождать дом от хлама и ремонтировать его. Мы настелили новые полы, сломали пару лишних стен и избавились от большинства предметов мебели красного дерева (остальные покрасили белой краской). Теперь дом стал настоящей маленькой жемчужиной – первое жильё, где я себя чувствовала действительно дома. Может быть, потому, что здесь всё было устроено по моему вкусу, и никто не указывал, как и что мне делать. Предстояло ещё отремонтировать ванные комнаты, тогда всё станет отлично. При всём желании я не могла себе представить, что я уеду из этого дома до того, как он будет окончательно доведён до ума – только потому, что Антон решил, что мы как можно скорее должны поставить наши отношения на прочную основу.
Неужели он не может этого понять?
Я искоса посмотрела на него, и он благостно улыбнулся мне, нарезая мясо. Как всегда во время готовки, он начал тихонько напевать, на сей раз «Оду к радости» Бетховена. Вскорости к нему присоединился Юлиус.
«Freunde schöner Götterfunzeln, Torte des Elysius“, – пел он, ловко вбивая яйца в тесто. Он это делал уже множество раз, поскольку мне практически ежедневно приходилось печь пироги или кексы. Особенно у Нелли был неукротимый аппетит, и день без пирога был для неё потерянным днём. Она всегда худела, если не съедала по меньшей мере пять тысяч калорий в день.
– Осторожно, не урони скорлупу в миску!
Я поцеловала Юлиуса.
Саманта бросила в воздух немного муки и засмеялась, когда мы все начали чихать.
– Руки в тесте, скорлупа на месте, – распевал Антон во вес голос, я делала «Бам-бам-бам», Юлиус барабанил венчиком в ритме музыки, а Саманта заливисто смеялась. Я поняла, что это один из тех чудесных, великолепных моментов в жизни, когда… – и тут зазвонил телефон.