— Конечно, — спокойно кивнула она, — я знаю Пола.
— Так вот, Пол сказал, что все будет о'кей. Всегда.
— Я рада, что у вас с Полом такое взаимопонимание. Но если у меня нет свободного столика, я не могу вас за него посадить, понимаете? Мне очень жаль.
И она покинула нас.
— Черт, глупо как получается! — расстроился Марти.
Но тут Пол заметил нас и быстро пробрался через переполненный зал, чтобы поздороваться со своим прославленным посетителем.
— Мистер Манн, — обрадовался он, — как я рад вас видеть! Что-нибудь не так?
— По-видимому у вас нет свободного столика для меня.
— О, для вас у нас всегда найдется столик, мистер Манн.
На загорелом лице Пола блеснула средиземноморская улыбка. Он тоже хорошо улыбался. Но это была совсем другая улыбка, не такая, как у нее.
— Пройдите сюда, пожалуйста.
Мы переместились в середину зала, и, как всегда, завидев Марти, люди начали глазеть, шептаться и глупо улыбаться. Пол щелкнул пальцами, и из кухни принесли столик. Его быстро накрыли скатертью, поставили приборы, серебряный кубок с оливковым маслом и положили треугольные ломти крестьянского хлеба грубого помола. К нам подошла официантка. Это была та самая молодая женщина.
— Здравствуйте еще раз, — сказала она.
— Скажи-ка, — спросил Марти, — что это случилось со старым добрым стереотипом американской официантки? Которая обслуживает, лучезарно улыбаясь?
— У нее выходной, — ответила официантка. — Я принесу вам меню.
— Мне не нужно меню, — сказал Марти, — потому что я уже Знаю, чего мне хочется.
— Я все равно его принесу. Для вашего друга. У нас сегодня есть несколько интересных блюд.
— Может быть, поговорим об этом снова, когда ты наденешь свой слуховой аппарат? — спросил Марти. — Смотри на меня внимательно и читай по моим губам: мы едим здесь всегда. Нам не нужно меню.
— Оставь ее в покое, Марти, — сказал я.
— Да! — Официантка впервые взглянула на меня. — Оставьте меня в покое, Марти.
— Я буду есть макароны-спиральки с красным соусом, и он тоже, — сделал свой заказ Марти.
— Спиральки, — послушно повторила официантка и записала это в свой крохотный блокнотик. — С красным соусом. Еще что-нибудь?
— И принеси-ка нам бутылку шампанского, — добавил Марти, похлопав ее по заду. — Вот и умница.
— Убери свою вонючую лапу с моей задницы, пока я не сломала тебе руку, — ответила она. — Вот и умник.
— Хорошо, просто принеси нам выпить, — торопливо выпалил Марти, быстро убирая руку.
Официантка ушла.
— О боже, нужно было заказать еду на вынос, — вздохнул Марти, — или прийти сюда чуть пораньше.
— Извини за опоздание, — сказал я, — пробки.
— Да ладно…
— Я рад, что ты согласился на пятнадцатиминутную задержку, — улыбнулся я. — Обещаю, что шоу это ни чуточки не повредит.
— Ну, это всего лишь одно из новшеств, которые мы вводим, — ответил Марти. — Поэтому-то я и хотел с тобой поговорить.
Я ждал, наконец, заметив, что Марти нервничает. У него была система дыхательных упражнений, когда надо было скрыть, что его лихорадит, но сейчас они почему-то не помогли. И в общем-то было не похоже, чтобы мы праздновали свою маленькую победу.
— Еще я хочу, чтобы Сибхан чаще и усердней занималась поиском гостей, — продолжал Марти. — И я хочу, чтобы она каждый раз была на галерее. И я хочу, чтобы она не подпускала ко мне идиотов-начальников.
Я не успел ответить. Официантка принесла шампанское и налила два бокала. Марти сделал большой глоток и уставился на свой бокал, его губы разомкнулись в неслышной отрыжке.
— Извиняюсь, — сказал он.
Мой бокал остался на столе.
— Но все, что ты перечислил, — это же работа продюсера. — Я попытался улыбнуться. — Это моя работа.
— Ну вот, это и есть те новшества, которые я хочу ввести.
— Подожди-ка секундочку! Так со мной что, не подпишут новый контракт?
Марти развел руками, как бы говоря: а я что могу поделать? Это безумный мир!
— Послушай, Гарри. Ты же не хочешь, чтобы я задвинул тебя на какую-нибудь ничего не значащую должность, с которой ты сможешь справляться с закрытыми глазами. Это было бы ужасно, не так ли?
— Марти, — сказал я. — Марти, подожди. Подожди минутку. Мне очень нужна эта работа. Сейчас больше чем когда-либо. Эта глупая история с Джиной… Пэт сейчас остался со мной, и я не знаю, как у нас жизнь сложится дальше. Я не могу потерять работу. Только не сейчас.
— Мне жаль, Гарри, извини. Но нам необходимо провести ряд изменений.
— Что это? Наказание зато, что меня нельзя достать двадцать четыре часа в сутки в тот момент, когда мой брак разваливается на части? Извини, что меня не было в офисе сегодня утром, ладно? Я не мог оставить сына одного. Я должен был…
— Гарри, не нужно повышать голос. Мы можем поговорить, как цивилизованные люди.
— Да ладно, Марти, ты только и делаешь, что полемизируешь, мистер Великий Спорщик, чтоб тебя! Ты ведь сам не пострадаешь от своего «ряда изменений», разве не так?
— Мне жаль, Гарри. Сибхан теперь работает на твоем месте. И ты когда-нибудь еще поблагодаришь меня за это. Возможно, это лучшее, что с тобой когда-либо произошло. Ты не обижаешься?
И эта скотина протянула мне руку. Я не стал ее пожимать и вскочил так быстро, как только мог, сильно ударившись бедром о край столика.
Он покачал головой, всем своим видом демонстрируя, как он во мне разочарован.
Я бросился прочь из ресторана с пылающими щеками и болью в бедре и обернулся, только когда услышал, что Марти пронзительно вскрикнул.
Официантка умудрилась вывалить целое блюдо с горячими макаронами прямо ему на колени.
О боже, прошу прощения! — воскликнула она. — Может, посыпать пармезаном?
Родители привезли Пэта ко мне домой. Мама отправилась включать свет во всех комнатах, а папа спросил, как дела на работе. Я ответил, что отлично.
Они посидели с Пэтом, пока я ездил за продуктами в ближайший супермаркет. Он был всего в пяти минутах езды от дома, но меня не было довольно долго, потому что я наблюдал за всеми женщинами, которые мне казались матерями-одиночками. Раньше я никогда не задумывался о них, но теперь я понял, что эти женщины — героини. Настоящие героини.
Они все делали сами. Покупали одежду и продукты, готовили еду, развлекали ребенка — буквально все на свете! Они в одиночку растили своих детей.
А я Пэту даже голову не мог помыть как следует.
— У него волосы грязные, — заметила мама, когда они с папой собрались уезжать. — Ему нужно устроить хорошую головомойку.
Я это знал и без нее. Но Пэт не хотел, чтобы я мыл ему голову. Так он заявил мне, когда мы возвращались от Гленна, и я, как бы невзначай, завел разговор о чистых волосах. Но Пэт хотел, чтобы голову мыла мама. Причем именно так, как это было всегда.
И все же дольше откладывать было нельзя.
Он стоял посреди ванной на мокром полу, в трусиках, а светлые волосы свисали ему на глаза, красные от слез и детского шампуня, которым Джина до сих пор его мыла.
У меня не получалось. Я что-то делал не так.
Я встал рядом с ним на колени. Он даже не взглянул на меня.
— Что не так, Пэт? — спросил я.
— Ничего.
Мы оба знали, что было не так.
— Мама уехала ненадолго. Ты что, не разрешишь папе помыть тебе голову?
Глупый вопрос. Он помотал головой.
— А что сделал бы на твоем месте рыцарь-джедай? — спросил я.
Он не ответил. Иногда случается и так, что четырехлетние дети не удостаивают тебя ответом.
— Послушай, — нахмурился я, борясь с искушением заорать что есть мочи. — Ты думаешь, Люк Скайуокер плачет, когда ему моют голову?
— Не знаю, мне все равно.
Я попытался заставить его нагнуться над ванной, но это не получилось. Тогда я помог ему снять трусики, сгреб его в охапку и посадил в ванну. Он вытирал сопли, пока я ждал, чтобы вода нагрелась до нужной температуры.