Через полчаса ходьбы, по еле заметной тропинке, мы вышли к опушке леса, за которой был виден лагерь, наподобие концентрационного, или же просто зоны, каких много на севере, этакий ГУЛАГ — присутствовало всё — вышки, солдаты на них, ворота, высокие заборы и толпы заключённых. Впрочем — не сказал чтобы толпы — лагерь был огромный, но заключённых было не очень много — они что-то перетаскивали, перекатывали, суетились — обнажённые, только в набедренных повязках, смуглые...и не очень. С удивлением я увидел людей, смахивающих на меня — русоволосые, довольно высокие, с более бледной кожей, не от природы тёмной, а загоревшей на солнце.
Наша странная процессия заинтересовала всех — даже заключённые (Или рабы? Скорее всего рабы, какие к чёрту заключённые...) остановились и заворожено смотрели на нас. Мои сопровождающие гордо и надменно прошли мимо голых рабочих, подталкивая меня вперёд, и остановились перед высоким смуглым мужчиной, в украшенных стекляшками (Или настоящими драгоценными камнями?) доспехах.
Он отрывисто спросил у них — видимо — что за чучело вы привели? Старший ответил, начальник пренебрежительно сплюнул, кивнув на меня, старший опять в чём-то стал убеждать и подтолкнул меня к лежавшему рядом бревну, толщиной сантиметров тридцать, показывая жестами — подними мол, и на плечо! Подумав немного, я решил — лучше бревно на плечо, чем меч на шее, подошёл к бревну и поднял его, и взвалил на себя. Все вокруг радостно закричали, старший развёл руками, как дрессировщик на арене, а главный хмыкнул, чего-то сказал и кивнул головой. Похоже, что меня продали.
Старший дал мне пинка, придавая направление движения, и я потащился в центр огромного периметра — видимо там было что-то вроде рабских казарм, или бараков заключённых — я так до конца не разобрался, кто есть ху.
Казарма оказалась длинным помещением, с сотнями, а может тысячами нар, сколоченных из грубо обработанных досок, на который лежали тюфяки, вероятно набитые соломой. Одеял, похоже, не полагалось — да и какие одеяла в такую жару — температура приближалась к тридцати градусам, понятно, почему тут все бегают голышом. Возле входа вытянулись столбами с десяток обитателей казармы — то ли дежурных, то ли постоянных, этаких завхозов, и старший что-то приказал им, после чего двое сорвались с места и побежали вглубь помещения. Мне же, опять же, жестами, было приказано раздеться догола, что я и сделал, под заинтересованными взглядами рабов. Всё, что я снял, тут же было реквизировано старшим воином. Так-то мне было наплевать — если забыть о том, что он забрал и очки, а без этих стёклышек я был практически беспомощен — не видел вдаль, дальше десяти метров — вернее видел, но без деталей — туманные фигуры и всё.
Убежавшие вдаль рабы прибежали, держа в руках какие-то тряпки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся набедренной повязкой, такой как у них, только ещё более затрёпанной. Впрочем — её, скорее всего, хоть плохонько, но стирали — по крайней мере она не воняла, и то ладно.
Я стал прилаживать к себе эту повязку, но долго не мог понять — как же она крепится и как её наматывать, потом сообразил — это просто два болтающихся спереди и сзади куска ткани, никак не скрепляющихся между собой, и соединённых верёвочкой, завязываемой на поясе. Почему-то я думал, что эти куски ещё и снизу, между ног крепятся или завязываются, чтобы любой ветерок не мог обнажить то, что нравилось Катьке...иногда. Однако, нет — просто тряпочки на бёдрах, и всё.
Старший хмыкнул, глядя на мои потуги одеться и вышел из казармы. Я остался один, если не считать десятка туземцев, дружелюбно и не очень взирающих на меня. Один из них, видимо казарменный старшина, махнул мне рукой — следуй за мной — и пошёл вдоль барака.
Скоро я узнал, что моё место, не так чтобы уж у параши, но и не очень далеко от неё...в общем, фигурально, мне сразу указали, что моё место в этом мире очень, очень низко, ниже первой ступени в социальной лестнице.
Моя лежанка была на третьем ярусе, где было довольно жарко и душно — казармы вентилировались воздухом из дверных проёмов, и горячий спертый воздух поднимался вверх. Само собой, скорее всего все верхние места занимали самые слабые и униженные в социальном отношении типы, к коим сразу причислили такого увальня, как я.