«Как бы в самом деле проклятый старик не обманул меня! Если Эсен сделает своим зятем Незкару, трудно мне будет воссесть на престол хана ханов!»
Так подумав, Конурбай решил поговорить с Бурулчой, поговорить хитро, задушевно и властно.
Бурулча жила в уединении. У нее не было ни близких слуг, ни советчиков. Одна Бирмискаль, оставленная ей Алмамбетом, сделалась другом ее сердца. В один из тех дней, когда перед самым закатом сильный, но короткий дождь освежает землю и после дождя оказывается, что на ступенях сохнут зеленые листья, опавшие с дерева, Бурулча сидела вдвоем с Бирмискаль. Они сидели там, где нисходили ступени к дорожке сада, а окно было позади них, и в окно прямо с неба отлого вливалась зеленая земля, и если бы они взглянули в окно, то увидели бы, что в том месте, где земля соприкасается с небом, она уже не зеленая, а красная, ибо закат после дождя был обилен красным цветом. Но девушки не глядели в окно, они глядели в противоположную сторону, на дорожку сада, и тихо беседовали.
— Когда я сидела с ним в одном седле, — сказала Бирмискаль, — меня тяготило его молчание. Мне было двенадцать лет, и я не понимала еще, какова глубина его горя. Если же он иногда открывал уста, то делал это лишь для того, чтобы произнести твое имя, дорогая Бурулча!
Бурулча отвечала:
— Милая сестрица, тебе знаком только язык наших уст, а есть еще язык сердца, вещий, правдивый и добрый. На этом языке я все эти годы разлуки разговаривала с Алмамбетом, и он отвечал мне, хотя я не видела его. Но годы идут, и, кроме голоса сердца, хочется слышать голос гортани. Таковы мы, люди: обладая необыкновенным, мы томимся по обычному. Сердце мое жаждет Алмамбета, оно запеклось и потрескалось от жажды…
Так говорила Бурулча, глядя вниз, на дорожку сада, выбегающую из-под ступеней, и ни разу не взглянув назад, в окно. А в окне стоял Алмамбет.
Алмамбет и его спутник без особого труда проникли к женским покоям дворца Эсена. Стража была приставлена ко дворцу больше для почета, чем для охраны Сына Неба, а охранители Бурулчи совсем разленились, не знали, когда день и когда ночь, ибо круглые сутки храпели, сидя верхом на дряхлых конях. Алмамбет, все же опасаясь часовых, решил подъехать к женским покоям не со стороны входа, а со стороны окон, прорубленных в белой высокой стене.
С дрожью в голосе, непонятной Сыргаку, Алмамбет сказал:
— Постереги, мой леопард, наших коней. А я взберусь к этому окну, второму от края стены. Там Бурулча. Если ты заметишь опасность, стукни своим копьем: оно достанет до окна.
Сыргак подумал:
«Он волнуется перед беседой с девушкой, как будто его ждет битва с грозным великаном. Что ж, пусть они встретятся, эти Сейнек и Кукук!»
Сыргак спрятал коней под листвой чинары позади женских покоев, улегся в тени конских ног, а Алмамбет быстро и ловко взобрался по стене к окну. Он увидел Бурулчу, и голова его закружилась. Он хотел крикнуть: «Моя Сейнек!» — и не мог: сильнее языка в гортани был язык его крепко бьющегося сердца. Он хотел крикнуть: «Я здесь, твой Кукук!» — и убил свои слова: к женским покоям приближался его смертельный враг, Широкосапогий Конурбай. Алмамбет пригнул голову и услышал слова Конурбая:
— Привет вам, госпожа Внучка Неба! То, что я сейчас вам скажу, другие не должны знать.
Бирмискаль сказала:
— Я прогуляюсь вокруг наших покоев.
— Обойди их трижды! — сказал Конурбай. И когда Бирмискаль удалилась, он повел такую речь: — Госпоже противен мой вид, но я пришел к ней не для того, чтобы ей понравиться, а потому, что мне дорога судьба дома Чингиза. Алмамбет, которого любит госпожа, пропал без вести. Если госпожа моя хочет, чтобы во главе державы стоял человек сильный и властный, если госпожа моя хочет, чтобы этот человек был рожденным в доме Чингиза, а не пришельцем, чуждым нашим нравам и нашей вере в бурханов[11], если госпожа моя хочет, чтобы властелин Китая был ее мужем, то вот я — этот человек!
Если б можно было забыть, что глаза Конурбая тусклы, как сумеречный день осени, то лицо его показалось бы приятным; если б можно было забыть, что слова Конурбая напитаны змеиным ядом, то речь его показалась бы разумной. Бурулча не забыла ни того, ни другого. Она гневно воскликнула:
— Первое ваше слово: Алмамбет пропал без вести. Это ложь! Такие, как Алмамбет, не пропадают без вести. Он из числа людей, родившихся для великого дела и людской памяти. Второе ваше слово: я, мол, Конурбай, единственный, достойный стать владыкой страны. Это ложь! Владыкой страны достоин стать один лишь благородный Алмамбет. Третье ваше слово: властелин Китая должен быть мужем Бурулчи. Вот это ваше слово правда: моим мужем будет Алмамбет!