Каныкей вошла в юрту, чтобы написать письмо, а джигиты побежали за конем. Миндибай, увидев его, задрожал. Шея коня изгибалась, как ветвь под тяжестью плодов. Ноги его брезговали землей. Он сверлил зубами удила, ожидая всадника.
Миндибай вскочил на коня. Сердце его замерло от восторга: на таком коне не стыдно было сидеть самому Манасу!
Каныкей, выйдя из юрты, вручила Миндибаю письмо величиной с ладонь. Миндибай натянул поводья и ударил коня по стегну. Молниеносный взвился, как вихрь, и всадник исчез раньше, чем улеглась пыль.
Люди разошлись по своим жилищам, охваченные смутной тревогой. Властный, жизнелюбивый голос младенца призвал Каныкей в юрту. Мать народа взяла на руки Семетея, успокоила его сладостью своего молока и, глядя в его разумные, быстрые глаза, сказала:
— Дитя мое, жеребенок мой, султан мой, неужели твоя доля — стать сиротой?
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Возвращение вестника
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Молниеносный скакал так быстро, что под его ногами земля выворачивалась наизнанку. Конь вытягивался в струну, становясь невидимым. Как марево, он отделялся от земли, будто пренебрегал ею, и вот прошло две недели, и земля Таласа была уже далеко позади, а земля сорока ханств бросалась надменному коню под ноги.
Миндибай вступил в ханство манджу. Здесь его встретили и проводили с почетом, ибо был он киргизом, а старый и хитрый Незкара остался ханом народа манджу только благодаря великодушию киргизского льва.
Потом вступил Миндибай в ханства тыргаутов, и солонов, и шибе, и шангоев, и всюду видел он, что лицо земли раскрыто для посева, лица людей сияют довольством, а в домах сытость и благополучие и правят ханствами люди, назначенные Алмамбетом из числа черной кости. Вскоре достиг Миндибай города Таш-Копре, и, перед тем как въехать в город, привел он в порядок свою одежду, ибо Таш-Копре был теперь тем городом, в котором пребывал хан ханов Китая, Алмамбет Золотокосый.
Город был многолюден. В домах весело пылали очаги, чайные поля благоухали, а по рисовым полям, в многочисленных каналах, струилась прирученная вода. Как живое серебро, сверкал издали город Таш-Копре, восставший из мертвых, и зеленым цветом жизни венчали его густые деревья.
Миновав золотые стойла, рассчитанные на десять тысяч коней, Миндибай достиг дворца Алмамбета, построенного заново. Стража пропустила вестника Манаса, и Миндибай поскакал по саду, прекрасному, как сновидение. Он спустился по обрыву к реке и увидел исполинскую чинару. От ее листьев веяло силой жизни, а из-под корявых корней буйно пробивалась молодая поросль. Миндибай перебрался через реку по яшмовому мосту и увидел железные ворота, которые никто не охранял. За воротами оказались двери из нефрита, усыпанные жемчугами. Когда Миндибай раскрыл двери, он увидел другой сад, еще более прекрасный. Посреди сада восемь чинар соединили свои прохладные листья, образовав шатер, а там, на златоузорном ковре, сиял высокий золотой престол, а на престоле сиял довольством и силой тот, кто был надеждой и крепостью киргизов, кто стал властелином и радостью Китая. Рядом с ним восседала Бурулча, и, взглянув на нее, Миндибай понял, что она собирается подарить Алмамбету наследника.
Алмамбет поднялся навстречу Миндибаю, когда вестник Манаса спешился, принял его в свои объятия, ибо они были воинами одного войска, и, хотя один из них величался ханом ханов Китая, а другой — одним из сорока киргизских львов, оба они избрали своим кличем и знаменем имя Манаса, и не раз их кони скакали рядом, и не раз одна стрела грозила смертью им обоим.
— С какой вестью прибыл ты из Таласа, мой Миндибай? — спросил Алмамбет.
— Весть моя счастливая, — сказал Миндибай: — у Манаса родился сын, названный Семетеем.
Тут Алмамбет посмотрел на Бурулчу, и она покраснела, и Миндибай позавидовал их счастью. Но когда вестник внимательней взглянул в глаза Алмамбету, то увидел, что в них довольство и счастье сменяются тревогой и смутой. Алмамбет понял его мысли и сказал:
— Весть твоя воистину счастливая. Поспеши с ней к Манасу. Будь осторожен: Конурбай рыщет по дорогам сорока ханств!
— Неужели ты боишься Конурбая, этого изгоя, оставшегося без войска? — удивился Миндибай. — Неужели ты боишься его до сих пор и поэтому в глазах твоих смута?