— Полностью вас подерживаю, Ваше Высокопревосходительство! — покивал прокурор.
— О каких уликах идёт речь? — поинтересовался генерал Хрещатицкий.
— Найденная на месте убийства записная книжка с фотографиями и обрывки погона кадета. Убитый пытался сопротивляться и был изрублен шашками.
— И что это доказывает? — спросил Орлов.
— Господин полковник, только в вашем отряде служат хабаровские кадеты.
— Не только, — покачал головой Ванюков, сидевший рядом. — У господина Калмыкова так же служат несколько кадет.
— Каковы мотивы этого убийства? — мрачно спросил Колчак.
— Очевидно, политические мотивы, но мы рассматриваем и ограбление, — заявил прокурор.
Виктор наблюдал за присутствующими — атмосфера за столом была напряженная.
— Прошу прощения, господин вице-адмирал, но здесь я категорически не согласен с господином прокурором, — произнес Хрещатицкий. — На этого Уманского уже были заявления в прокуратуру, однако никаких мер не было предпринято, — посмотрел он на прокурора. — Третьего дня я получил письмо из Хабаровска, от одного из офицеров-преподавателей кадетского корпуса. Там есть про этого Уманского. Разрешите зачитать?
Колчак насторожился и покивал. Хрещатицкий встал начал зачитывать выдержки из письма — как оказалось, убитый служил на должности комиссара в кадетском корпусе, передавал в новообразованный революционный трибунал списки не только кадет, уехавших в Харбин, но и их родственников, оставшихся в городе. Семнадцать человек были арестованы большевиками, трое из них расстреляны.
— Кроме того, я слышал, что на трупе нашли документы, которые свидетельствуют о его шпионаже в пользу большевиков! — закончил говорить генерал.
— Большевистского мерзавца постигла заслуженная кара! — констатировал полковник Франк.
— Заслуженная или нет — это должны решать следствие и суд! — возмутился прокурор.
— Господа, — своим твёрдым голос промолвил Колчак, — давайте успокоимся! Господин прокурор прав — это совершенно вопиющий случай самосуда, я такое категорически осуждаю! Если тот человек был агентом большевиков и виновен в том, в чём его обвиняют, его следовало привлечь к ответственности в законном порядке. Мы не большевики и не убиваем людей без суда и следствия! — он поднял голос и оглядел присутствующих. — Вы понимаете это?
Сидящие за столом начали кивать.
— Ваше Высокопревосходительство, весь город гудит. Возможны беспорядки среди железнодорожных и заводских рабочих, говорят про общегородскую забастовку. Необходимо изобличить убийц в самые кратчайшие сроки! — продолжил прокурор.
— Так и надо сделать! — подтвердил вице-адмирал.
— Ваше Высокопревосходительство! — поднялся Орлов. — От имени нашей организации я хочу заявить, что мы стояли и стоим за законность и порядок. Из речи господина прокурора можно подумать, что мы за подобные расправы, однако я хочу уверить всех присутствующих, что такие деяния противны нашему духу.
— Имейте совесть, господин полковник — я такого не говорил! — взволнованно возразил ему прокурор.
— Совесть? Вы говорите о совести, будто на судебном заседании. При этом вы забываете, что большевики убивают без суда и следствия наших отцов, матерей, жен, сестёр…
— Господин полковник, вы передергиваете! — сжал губы прокурор.
— Господин генерал-майор сказал, что на теле нашли документы, которые ясно свидетельствуют о том, что он являлся шпионом и приехал в Харбин не просто так. Почему вы об этом не говорите? Почему его не задержали как шпиона ещё неделю назад, когда вам об этом докладывали?
— Всем этим документам мы дадим оценку. Это вопрос следствия.
— Почему вы считаете, что виновны офицеры моего отряда?
— На это указывают улики…
Некоторое время Орлов и Сечкин спорили, Хрещатицкий поддержал Орлова и потребовал опубликовать найденные документы.
— Господа, я требую полного и объективного разбирательства в этом деле в самые кратчайшие сроки! — подытожил Колчак.
Прокурор и несколько человек вышли из вагона. Виктор решил остаться и посмотреть, что будет дальше, поскольку считал себя доверенным лицом и Колчака, и Орлова.
За столом остались Колчак, Потапьев, Орлов, Ванюков, Франк, Хрещатицкий и он.
— Подайте чаю! — вице-адмирал повернулся к официанту.
— Очень неприятное дело, щекотливое, но поскольку прокуратура бездействовала, я могу понять чувства кадет, которые совершили этот справедливый акт мщения, — заявил Хрещатицкий.