Стало быть, деньги были истрачены недаром. Оставалось только попрощаться с тюльпанами и домашней утварью, сильно оскудевшей за последние годы. Н. не представлял даже, что это окажется таким трудным делом. Он некоторое время колебался - оставить тюльпаны на чье-нибудь попечение или бросить засыхать заодно со всем остальным, был и третий вариант - пересадить кому-нибудь в палисадник и предоставить собственной судьбе. Ему очень не хотелось допускать кого бы то ни было в свое жилище, и он почти решился оставить все как есть, но в последний момент передумал - вернее, кольнуло, что неприятно было бы в конце концов вернуться и обнаружить на подоконниках горшки с сухой землей, в которых когда-то что-то росло. Хотя этот вариант и представлялся ему маловероятным, его следовало предусмотреть. Оттого-то он и оставил соответствующие распоряжения. Впрочем, рассуждал он, тому, кто остро нуждается в милости Небес и снисходительном отношении незнакомых людей, не стоит оставлять цветы на верную гибель. Итак, за тюльпанами ухаживают, и, наверное, будут ухаживать до конца дней.
Путь в Китай представлялся ему либо путем подвижничества, либо путем соблазна - одно из двух. Первое было столь же невозможно для него, сколь и второе, - но превосходная, хотя и скромно обставленная яхта - разве это не третий путь? Разумеется, пиршество, совершаемое в расстроенной голове, меньшее излишество, чем лукуллов пир, но все-таки, - и к тому же, после выхода в море немедленно начинают разбегаться глаза, - но если это закон природы, даже болезнь, вроде морской болезни, то остается только развести руками - как готовиться к тому, от чего никуда не деться? Все, что заманчиво, взаимозаменяемо, друг друга стоит, и обычный морской энтузиазм это такой же натуральный Китай, как и прославленная изнеженность тамошних мужчин и женщин. Расточители всех мастей обычно прекрасно понимают друг друга, легко приспосабливаются к обстоятельствам и в итоге сходятся во вкусах. По-видимому, дело только в том, чтобы начать. Н. дал команду отплыть, испытывая легкое смятение и рассчитывая прийти в себя, когда путешествие ему приестся, благо оно обещало быть долгим.
Погода благоприятствовала - для столь низких широт в это время года хороший знак! Вряд ли можно считать случайным, что сезонные ветры, дующие в Индийском океане, отнюдь не способствуют тому, чтобы европеец, направляющийся в Китай, прибыл туда в уравновешенном состоянии. Н., отлично понимавший, что он наверняка подвержен иссушающему воздействию встречного ветра и, следовательно, естественным образом слаб и несовершенен, был очень удивлен, когда выяснилось, вернее, ему сообщили, что в этом году сезон дождей рано начался и, соответственно, рано кончился, а это повлекло за собой другие региональные странности - прежде всего потому, что в порту ему на глаза попалась индийская газета, в которой было написано нечто иное, а главное, оттого, что, согласно теории, именно в конце сезона обычно и дуют встречные ветра. Впрочем, в Лондоне тоже давно нет туманов. Тем не менее, факт оставался фактом - море на протяжении всего путешествия оставалось спокойным, небо - ясным, а ветра вообще почти что не было.
Дорога была ему не в тягость. Его несколько разочаровало, что на палубу не падали летучие рыбы и другие экзотические создания, по описаниям путешественников, украшающие южные моря. Поймав себя на том, что уже не первый день с нетерпением ждет их появления, Н. со вздохом констатировал наверное, он все еще европеец, так что настоящая морская живность, свалившись на палубу, его разочарует, но его прогнозам и на этот раз не суждено было сбыться. На палубу никто не падал. Какие-то рыбы действительно выпрыгивали из воды, но разглядеть их было невозможно. Два или три раза рядом с яхтой начинала кружить акула. Она живописно рассекала плавником поверхность воды, но не подплывала слишком близко и быстро исчезала, так что ее появление не становилось настоящим зрелищем. Н. подолгу сидел под брезентовым пологом. Жара его не донимала, душно не было, он боролся с дремотой, но все равно она уносила несколько дневных часов. Зато потом он, неожиданно и абсолютно свежий, надвигал шляпу на глаза, чтобы защитить их от солнца, и тут же закрывал их, пересекая в мечтах линию горизонта. В такие минуты он думал об акулах, спрутах и носорогах.
Когда яхта обогнула наконец Индокитай и повернула на север, ему пришлось переставить кресло, ибо тень от полога больше не попадала на столь полюбившееся ему место. В этом, однако, был свой плюс. Теперь Н. усаживался отдыхать лицом к Китаю, что создавало полную иллюзию быстрого продвижения к цели, впрочем, несколько его пугавшего, и он не раз спрашивал себя, нужно ли ему что-нибудь еще. Может быть, движение по направлению к цели - это и есть идеал, если оно совершается быстро и искренне. Он пытался заставить себя смотреть на проблемы как на предметы, выстраивая их в ряд, чтобы ими можно было манипулировать или же маршировать вдоль, смотря по относительному размеру, то есть сообразуясь с величиной и значением, но в эти последние дни его рассуждения рушились, как карточный домик. Разумеется, он не решился бы оставить корабль. С другой стороны, как же без этого? - от полной ясности недалеко до беспомощности, так что его расмышления все время сворачивали в смутную китайскую сторону, оставаясь при этом по-европейски абстрактными. По-европейски, стало быть, наполовину. Впрочем, легко осуждать абстрактно.
Месяца через три яхта с Н. на борту прибыла в Шанхай, сопровождаемая все той же хорошей погодой. Н. уже стало казаться, что времена года застыли и перестали сменяться, по крайней мере вокруг него, перестали быть сезонами, превратившись в попутчиков вроде белой морской птицы, сопровождавшей яхту на протяжении большей части путешествия. В самом конце от нее было невозможно отделаться. Ему, пожалуй, даже захотелось разнообразия, скажем, небольшой, карманной бури, вроде той первой, страшной и безобидной, пережитой Робинзоном, ибо от неподвижных моря и неба и правда веяло обреченностью, а мысль о смерти все еще казалась ему невыносимой. Несчастную птицу пристрелили, но еще вопрос, стоило ли это делать. Одно из двух - либо на нее в конце концов перестали бы обращать внимание, либо она стала бы необходимой частью обихода. Теперь она вошла в историю мученицей идеи.
Н. не мог не понимать, что в Китае ему надлежит вести себя сдержанно и осмотрительно - во-первых, дабы никого не шокировать, не портить свое реноме, а во-вторых, оттого, что по китайским законам, довольно скептически относящимся к магии, он запросто мог считаться убийцей. Стало быть, прежде всего необходимо было осмотреться. Обстоятельства, однако, складывались отнюдь не благоприятным, не попутным образом, не так, как он себе рисовал, и это не могло не влиять на его расположение духа.
Ничто не обходится так дорого и не ценится так дешево. Прежде всего, яхте даже не удалось подойти к берегу. Оттуда доходили тошнотворные запахи, доносилась артиллерийская канонада, а над зеленой массой холмов, поднимавшихся к северо-западу, клубился густой дым. Мало того - вход в порт был забит десятками больших и малых судов, прочно застрявших тут после того, как в главных городах Китая началась революция. Джонки и океанские пароходы стояли на рейде вперемежку и в опасной близости, и их экипажи с остервенением глядели друг на друга, не решаясь подойти к причалу. После того как Н. отважился приблизиться к ним и все-таки втиснул яхту в залив, оказалось, что дело не в недостатке решимости, - этого как раз хватало, просто в Шанхае был объявлен карантин и ни одно судно - включая почтовый пароход - не могло без специального разрешения пристать к берегу.
Разрешения, между тем, не выдавались, да и не к кому было обращаться на берегу только что сменилась власть. Поговаривали даже, что судам, находящимся в заливе, не позволят выйти в открытое море, грозили и кое-чем похуже, но Н. это не очень испугало - залив был огромен, и тот, кто хотел его заблокировать, брал на себя непосильную работу. Если уж Н. удалось провести свою яхту внутрь, в тесноту, то кто мог помешать ему отсюда выбраться, маневрируя между большими и средней руки судами, а если потребуется, то и прячась за ними. Впрочем, для океанских судов блокада могла и вправду оказаться страшной - по ним можно вести артиллерийский огонь как с берега, так и с моря.
Яхта Н. простояла тут несколько дней, повернувшись тощей кормой к берегу, чтобы легче было унести ноги, между американским сухогрузом, на сером борту которого яркой синей краской значилось: "Томас Джефферсон", и большим индонезийским парусником, несомненно, пиратским, от которого все время пахло гнилым паленым деревом - вдобавок на нем остались следы пожара. Н. выжидал, рассчитывая, что китайский таможенный чиновник, о существовании которого объявляли ходившие по заливу многоязыкие слухи, который, согласно слухам, сообщил всем о карантине и, бойко плавая по заливу на паровом катере, являлся главным источником местных новостей, появится где-нибудь в окрестности и даст хоть сколько-нибудь удовлетворительные разъяснения, но его надеждам не суждено было сбыться. Н. пришлось удовольствоваться долгими и бестолковыми переговорами с владельцами сновавших мимо лодок, беззастенчиво нарушавшими карантинный режим и продававшими экипажам застоявшихся в заливе судов свежие фрукты, рыбу и хлеб, а если потребуется, то и воду. Н. получил с очередной партией съестных припасов изжеванный листок полугодовой давности, в котором от имени революционного правительства объявлялось о карантине и заодно - о новых таможенных сборах. Обращение было написано на двух языках - по-китайски и по-немецки. Н. напрочь забыл все, что знал по-немецки, и некоторое время смотрел на листок как в писаную торбу, но среди матросов нашелся фламандец, который, покорпев немного, пробормотал, что если принимать все эти предупреждения всерьез, в китайские порты не стоит и заходить, и не только во время войны, и уж во всяком случае, отсюда лучше убраться, разумеется, решив предварительно, куда направиться. Листок, кстати, предлагал всем, кто настаивал на том, чтобы, несмотря ни на что, высадиться в Китае, две возможности, на выбор, - либо плыть из Шанхая назад, на юг, в Хон-Ха, которая объявлялась главными морскими воротами страны, либо направиться на север, в Тинь-Ха, служившую таковыми полторы тысячи лет назад, но давно уже превратившуюся крошечную рыбацкую гавань.