Но то мы все. Славка такой же. Только он в больницу чаще попадает. Просто так. Не всегда просто так, понятно… но иногда и просто так. Часто даже.
Вот и носится по коридорам, свои доисторические анекдоты рассказывает. Футболка на сто размеров больше, зато с тигром. Ну, с тигриной мордой на груди. И на спине. Эту футболку ему Давид Игоревич подарил, я знаю. Все знают. И ещё одну, просто с полосочками, зато оранжевую. Тоже тигриную типа.
А тапочки ему Зоя Алексевна принесла. И штаны спортивные. Они хоть не в полосочку, а просто синие, зато по размеру. Вот он и носится. А чего не носиться, если ноги сейчас здоровые? Так что я ему завидую иногда прямо. Может носиться сколько влезет практически.
Или даже выйти прямо из центрального входа и… ну, я не знаю, прямо домой поехать. Домой прямо…
Моя Елена Николавна вчера говорила, правда, что его мать, то есть Славкину мать, опять на принудительное упекли. От алкоголизма. Елена Николавна сказала ещё, что надеется, что поможет. В этот раз — поможет. А Славку — к нам. Он же наш всё-таки. Вот Андрей Юрьич его и берёт всегда, даже если не болит ничего. Куда ж его денешь. А другие врачи и сёстры, и ещё мамы всякие, конечно, ему одежду носят. Или покушать чего домашнего. У него же домашнего сейчас нету. Вот он и носится тут, тигра мелкая.
Да, я Славке завидую… Иногда. Завидую. Иногда.
Тут я отвлёкся от своих мыслей, потому что услышал, как Пашка ржёт. Я даже кресло развернул, на него посмотреть. Точно, ржёт! Над анекдотом! Ничего себе, он его — чего, не знал, что ли?! Вот обидно! Я бы сам мог рассказать! Несправедливо, в общем.
— Это мне Лёшка рассказал! — продолжал сиять Славка, гордый вниманием к своему анекдоту.
— Какой Лёшка? — спросил Толик.
— Туруханов, что ли?! — удивился я, догадавшись.
Ну, тут трудно не догадаться, у нас всего-то Лёшек изо всех наших — человек так пять. Считая тех, кто появляется раз в год. И кто из них мог Славке такой анекдот затравить — взрослый для его возраста — долго думать не надо. Туруханов, конечно. Он вообще Славку от других людей не отличает. Как будто ему можно то же, что и мне или Толику рассказывать. Малышне третьеклассной.
Только чего Лёшка Туруханов тут делает, если он только две недели как выписался? Мы, конечно, люди внезапные, но не настолько же…
— Туруханов! — Славка так головой закивал, что волосы упали на лицо. Он их сдул, так — через нижнюю губу, как в кино делают, — классно у него получилось, кстати! — и продолжил. — Его ночью привезли. Только сначала не к нам, а на седьмой, в новый корпус.
Я кивнул. Теперь понятно. Седьмой этаж в новом корпусе — это реанимация. Её издалека видно. Особенно ночью. Все окна тёмные, только дежурный свет кое-где, а седьмой весь — синими огнями. Операционные, интенсивная терапия. Реанимация.
Только из наших так никто не скажет. То есть — просто в разговоре. Это такое… официальное слово. Из истории болезни. Не говорят же нормальные люди «анамнез» или «ксемартроз»! Врачи только говорят.
— Если он на седьмом в новом, то как он тебе рассказал-то? — спросил Толик.
Действительно, как? Реанимация, как её там ни называй, всё-таки реанимация. Просто так тигров не пускают!
— А его уже перевели! — махнул рукой Славка. — Он сейчас во второй лежит!
Туруханов и правда лежал во второй палате. Мы когда к нему приехали, я сразу понял, чего его сначала положили на седьмой в новый. У него на голове такая бинтовая чалма была, как у басмачей из «Белого солнца пустыни», только ещё один глаз закрывала даже. Не голова, а мумия сплошная.
— О, камрад Кашкин с компанией! — полуулыбнулся Туруханов. Полу-, потому что левая сторона головы как раз замотана была чалмой, не улыбнёшься нормально. — Ты всё тут попу пролёживаешь?
— Меня уже выпишут скоро, — махнул я рукой.
Конечно, выпишут!
Только мы устроились разговаривать, как Толика вызвали в процедурку. Опять витамины. За ним сама Катя Васильевна пришла. Видела, как мы во вторую заворачиваем. «Давай, родной, давай, не заставляй капельницу ждать — она того не любит». Не любит. Как будто кто нас спрашивает, что мы любим. Только капельница-то и без нас проживёт, ей даже лучше будет, в ящике полежит, а вот мы без капельницы…
А мы с Пашкой остались.
— Чего это тебя так? — спросил Пашка.
— Ага, — добавил я. — Тут уже не бандитская пуля. Тут целый сабельный удар!