А еще были сны, что повторялись со странным постоянством, словно кто-то специально прокручивал перед ней одни и те же картинки.
Утопающая в полумраке комната, озаряемая лишь светом камина, тени, танцующие на стенах в бликах огня и белоснежные хлопья за окном. Словно в сказке из далекого детства, где волшебство казалось реальным. Только протяни руку — и вот оно… Такое долгожданное и наконец-то доступное.
У этих снов существовал свой особенный аромат. Хвойная терпкая свежесть, переплетаемая с сочным запахом мандаринов. Удивительное сочетание, которое никогда не надоедает. Она просыпалась со стойким желанием ощутить на губах вкус этих солнечных плодов — и спешила в магазин. А потом забиралась в кресло, завернувшись в пушистый плед, отправляла в рот одну за другой душистые дольки и вспоминала. Так же пощипывающий губы мандариновый сок, треск поленьев в камине и сильные руки, ласкающие ее, обнимающие… во сне.
Маша ни разу не видела его лица. Широкие плечи, короткие, жестковатые волосы, что покалывали ей пальцы, когда она перебирала их, теплое дыхание на своих губах. И запах, который пьянил и волновал. Еще одна удивительная нота в смеси ароматов из ее снов: запах любимого человека. Родного и драгоценного, чье сердце билось где-то рядом, успокаивая своими ударами. Она засыпала… в собственном сне, убаюканная этими звуками, согретая его близостью, чтобы проснуться в одиночестве. Чтобы вспоминать странные ночные видения, раз за разом мечтая вновь к ним вернуться. Наяву.
Девушка никому об этом не рассказывала. Как-то попыталась поделиться с подругой, но та лишь хмыкнула, поглядывая на нее со странной смесью снисхождения и сочувствия.
— Замуж тебе надо, Маш. Зря ты Олега отшиваешь столько времени уже. Ваши мимолетные встречи ни к чему другому и привести не могут. Вон, тебе уже чушь всякая снится. Соглашайся на его предложение — и будет не до снов. Забудь эти выдумки — и наслаждайся чувствами реального мужика!
Но в действительности не происходило ничего подобного. Красивый и правильный мужчина, стремящийся быть рядом, не вызывал в сердце тех ощущений, что рождались под покровом сна. Маша пыталась. Интересовалась его увлечениями, вникала в дела, выслушивала пространные размышления о восприятии жизни. И чем больше делала это, тем лучше понимала, насколько они разные. Олег действительно был замечательным и, кажется, любил ее. Как умел. И не его вина, что попытки стать близкими так ни к чему и не привели. Просто Маша всю жизнь ждала другого. Того, лишь при звуке шагов которого сладко замирало бы сердце. Как никогда рядом с Олегом. Как ни с кем иным. И пусть ее сны, дарящие незабываемые ощущения, были только иллюзией, в реальной жизни на меньшее она не могла согласиться.
Мать поведение дочки не одобряла еще больше. Ей, умудренной собственным невеселым опытом и прожившей долгие годы в одиночестве, подобные фантазии о каком-то призрачном счастью, казались блажью.
— Марья, ты точно ненормальная! — мама сокрушенно качала головой, рассматривая свою непутевую дочку. — Ну вот чего тебе неймется, а? Олег ведь такой хороший! Трудолюбивый, внимательный. Да и внешне… А ты все мечтаешь не пойми о чем! Ценить надо то, что есть! Ценить!
Маша не спорила. Доказать что-то маме, уверенной в своей правоте, было непросто, да она и не видела в этом смысла. Знала, что та желает дочери только добра, естественно такого, каким понимала его сама. Спокойной, ровной жизни, рядом с человеком, чьи поступки понятны и предсказуемы…
Ее размышления прервало появление женщины, неторопливой походкой приблизившейся к прилавку с конфетами.
4. Любовь в шуршащих фантиках
Назвать эту женщину старушкой не поворачивался язык, несмотря на возраст. В ее чертах все еще угадывались следы былой красоты, и в облике — та стать, что всегда привлекает внимание. Посеребренные временем волосы, уложенную в замысловатую прическу. Одежда, не дорогая, но подобранная со вкусом, подчеркивала ее очевидные достоинства.
Видеть даму почтенных лет, зачарованную видом сладостей, было странно, но происходило именно это. Она смотрела на витрину с конфетами, а в сознании происходило что-то невероятное. На лице отражалась целая гамма чувств: от печали и смятения до трепетно-взволнованной радости и почти наивной детской отрешенности. Маша испытала что-то, похожее на зависть, ту, которую называют светлой. Восхищение красотой чужих чувств, ей самой пока что недоступных. Любовью, положившей свою печать на утомленное возрастом лицо. Любовью, имеющей странную связь с пестрыми фантиками.