— Да ты что — буддист? — иронично спросила она. — Мне так плохо…
— Я не знаю, — честно сказал я. — Но нам нужно очиститься. Мне тоже очень плохо…
— Эй! — крикнули нам из палатки.
Я обернулся: там сидела большая компания, и почти все были нашими знакомыми.
Мы медленно подошли к ним и осмотрели их веселые лица, правильный молодой задор, бьющийся в юных телах, и жажду приобщения к тайнам мироздания, которые лично мне давно надоели.
— Вы тоже здесь!.. Отлично! Только Оле Нидал приедет через два дня — тогда и начнется пхова…
— А… что же делать? — криво ухмыляясь, спросил я.
— Да тут весело!.. — как-то недоуменно хихикнув, ответила мне некая девушка из города Барнаул, которую, кажется, звали Таня. — Придет вечер, местные притащат водочку, сядем у костра, у нас есть личный повар Миша, — молодцеватый парень рядом с ней бодро кивнул головой с рыжими волосами, четко расчесанными на пробор, — может, травки поднесут…
Я как-то совсем приуныл, представив эту пионерскую картину сегодняшнего вечера.
— А пока, — сказал неизвестный мне человек, увешанный четками и прочими буддистскими атрибутами, — идет семинар, который ведет один тибетский лама… Там толкование текста… Палатку можете получить здесь.
Мы взяли палатку, я ее поставил, все время ощущая себя Железным Дровосеком, которого не смазали и которому каждое движение дается с диким трудом; мы сели в нее и стали просто так сидеть, напряженно куря.
Вдруг вокруг раздалось: «Смотрите!.. Ой!.. Что они делают!..»
Мы с неимоверным трудом встали и посмотрели туда, куда смотрел весь лагерь. Прямо над нами выделывали фигуры высшего пилотажа два самолета. Они то стремглав возносились ввысь, то падали вниз; в конце концов, один из них отлетел чуть чуть прочь и, видимо, что то не рассчитав, с грохотом врезался в скалу, через мгновение рухнув и взорвавшись.
— Вот тебе и буддизм… — пробормотал я.
Все были в абсолютном шоке. Моя девушка более чем красноречиво посмотрела на меня, и мы опять сели в свою палатку, закурив по новой.
Так мы просидели почти до сумерек. Ознобы учащались, превратившись в один большой сплошной озноб. Вокруг нас ошалевший от полуденного события лагерь собирался на семинар.
— Пошли? — спросил я.
— Какая разница…
Мы добрели до помещения местного Дома культуры, вошли в зал и заняли места среди остальных, сидящих по-турецки и внимавших небольшого роста тибетскому человеку, который заунывно нечто говорил, а переводчик рядом переводил. От него исходила энергия бешеной, завораживающей, уничтожительной пустоты. Нас совсем затрясло.
— Я больше не могу, — сказал я. — Здесь есть какое-нибудь кафе? Я хочу чего-нибудь выпить. Может быть, мне станет легче?
Моя бедная возлюбленная, кажется, готова была упасть в обморок, но послушно встала и вместе со мной вышла из этого Зала буддизма.
Мы вышли в фойе, и я тут же обнаружил лестницу, ведущую вниз — к двери с короткой надписью «Бар».
— Замечательно, — сказал я, едва не падая от слабости.
Моя возлюбленная мягко и иронично улыбнулась, и мы пошли туда.
В баре играла легкая невнятная музыка; всевозможные напитки были выставлены за стойкой, трезвый бармен явно скучал. Я немедленно выпил сто граммов водки, на какую-то секунду ощутив, что мне действительно лучше, но все же это было совершенно не то.
«Удивительное дело, — подумал я, — существует огромное количество людей, которые всерьез воспринимают это вещество — этиловый спирт — и считают злоупотребление им истинной проблемой своей жизни, которую дико трудно решить».
Я выпил еще сто граммов, чувствуя, как алкогольное тепло поднимается откуда-то из моего солнечного сплетения по чакрам вверх к горлу и дальше, к макушке. Опять продрал озноб; я накатил еще сто граммов.
Мы сели за столик, и я понял, что мне совершенно очевидно стало лучше — даже как-то весело.
— Послушай, — пьяным голосом проговорил я, — а мне тут нравится… Элиста, калмыки какие-то… вполне приятные и гостеприимные. Вот как надо жить! Кажется, меня начинает увлекать буддизм.
— Не зарекайся, — сказала моя девушка.
— Ну… Я просто хочу сказать, что это было правильно, что мы сюда приехали.
— Подожди еще… Ты вот пьешь, а у меня нет такого выхода!
— У меня есть рогипнол, — улыбаясь, ответил я ей, доставая из кармана пачку таблеток.
— Давай.
Она съела две штуки; к нам подсел молодцеватый калмык.
— Вы впервые в Элисте? — радушно спросил он. — Откуда вы? Вы — буддисты?
— А вы — буддист?
— Я — генетический буддист.
— А мы из Москвы.
— Чудесно! Чудесно! — почему то развеселился калмык. — Выпьем шампанского?
— Выпьем! — чуть ли не крикнул я. — Вы знаете, мне, кажется, очень нравится Элиста! И калмыки…
— Народ у нас прекрасный, — подтвердил калмык, отошел и вернулся с бутылкой шампанского. — Давайте выпьем, знаете за что? Как зовут вашу… прекрасную спутницу?
— Каролина, — зачем-то ответил я.
— Мы выпьем за буддизм! Во всех других религиях были войны… ну, во имя религии… кроме буддизма! За буддизм ни разу не проливалась кровь!
— Это правда, — сказал я, смотря на Каролину.
Она хмыкнула: мол, все ясно мне с вашим буддизмом, что это, дескать, за религия, за которую никто не умер и никто никого не убил, но взяла предложенный ей бокал с шампанским и даже отпила.
Через десять минут я почувствовал себя совсем пьяным и собирался выпивать дальше.
— Послушай, — шепнула Каролина, — мне дико плохо, пойдем отсюда, прошу тебя…
Бар, между тем, наполнялся всевозможными людьми, которые, в отличие от нас, честно прослушали семинар и теперь собирались слегка расслабиться.
— А что мы будем делать? — разочарованно спросил я. — Опять сидеть в палатке?.. Скучно! Чего тогда приехали!
— Тебе же сказали, что тут бывает по вечерам, — дрожа и бледнея, сказала Каролина. — Я пойду в палатку, попробую заснуть, выпью еще рогипнола, а ты, наверное, сможешь и там выпить… свой алкоголь, — почти презрительно закончила она.
— А если нет? — резонно ответил я.
— Тогда вернешься. Пошли, пошли, я, кажется, теряю сознание…
— Ну пошли, пошли, — злобно проговорил я, вставая.
На дорожке, ведущей к лагерю, Каролина упала. Я склонился над ней, ее глаза закатились куда-то вверх, она еле дышала.
— Что с тобой? — испугался я, озираясь.
У меня опять начались ознобы; выступили противные слезы, и я четыре раза чихнул.