ЕКАТЕРИНА. Здесь только не полежать тебе, как дома…
ПАВЕЛ. Почему не полежать?
ЕКАТЕРИНА. Люди смотрят!..
ПАВЕЛ подходит к дивану и ложится на него.
ЕКАТЕРИНА. (удивленно смотрит на него) Паша! Среди бела дня…
ПАВЕЛ. А что, может, сходим в туалет?.. Вместе…
ЕКАТЕРИНА. Зачем это? (качает головой) Нельзя, Павел!
ПАВЕЛ. Никто ведь даже не заметит…
ЕКАТЕРИНА. Я думаю, там видеокамеры… Они все заснимут и будут потом нас шантажировать… Нельзя! Мы же подписали соглашение… Будем терпеть…
ПАВЕЛ. Я не могу…
ЕКАТЕРИНА. Можешь — не можешь… Надо, Павел, надо!
ПАВЕЛ. Ну и ладно! (Отворачивается.)
ЕКАТЕРИНА. (подходит к нему и гладит его по голове, как малого ребенка.) Пашенька, ну ты же все равно без эротики этой и порнографии своей не сможешь, а здесь ведь ничего этого нет, так что потерпи, немного осталось. Скоро домой вернемся, видик включим и тогда… Ты ведь у меня не Микки Рурк, конечно, но ты мне и такой нравишься, хоть и нет у тебя улыбки такой загадочной, как у Джоконды… А у него есть! Ну и пусть! Все равно ты лучше… Все равно ты мне нравишься больше…
ТРЕТЬЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)
ЕКАТЕРИНА в деловом костюме сосредоточенно смотрит на зрителей. Смотрит долго. Слышно, как толпа скандирует: «Проститутки! Проститутки! Манекены!» ПАВЕЛ в спортивных трусах и в майке делает наклоны.
ПАВЕЛ. (повторяет в такт наклонам) Тридцать два года уже… Тридцать два года уже… Тридцать два года… (делает последний наклон) Дураку!..
ЕКАТЕРИНА. Тебя что, совсем это не волнует?..
ПАВЕЛ. А что я могу сделать?..
ЕКАТЕРИНА. Не сейчас, а раньше нужно было делать… Чтобы в витрине не сидеть, выкрики эти не слушать…
ПАВЕЛ. Они там куклу какую-то притащили надувную…Мы с тобой стали даже популярнее президента России…
ЕКАТЕРИНА. Ну почему ты учитель? Почему не столяр, почему не плотник, почему не плиточник? Не каменщик, не облицовщик, не штукатур? Почему именно учитель?
ПАВЕЛ. (Садится на диван.) Что, все должны быть новыми русскими, что ли?
ЕКАТЕРИНА. Все зарабатывают… Один ты такой… Еще даже философию какую-то под это дело подвел…
ПАВЕЛ. Если хочешь знать, не я, а вся великая русская литература. Чичикова же не я придумал, а Гоголь… А ты вспомни, как он его описывает… Еще в детстве отец ему что советовал? «С товарищами не водись, они тебя добру не научат, а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь своей копейкой.» Вот!
ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит! (Во время его дальнейшего цитирования она пытается остановить его, но не может и от этого нервничает — делает знаки руками, качает головой, переминается с ноги на ногу.)
ПАВЕЛ. А он как стал выполнять эти заветы? Ты слушай, слушай! «Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось, отличился он больше прилежанием и опрятностию, но зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны практической. Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом продавал им же. Еще ребенком, он умел уже отказывать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, признак подступающего голода, он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззодоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом. Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно. Когда набралось денег до пяти рублей, деньги по тем временам немалые, как пять миллионов сейчас — он мешочек зашил и стал копить в другой…» Ну чем тебе не детство нового русского, а?