Латыши при Ленине заслужили уважение своей преданностью вождю, поэтому в подробности анкеты никто особо не вникал. "Кто мог подумать, что мне пригодится принадлежность к немецкой расе", — думал Манфред Генрихович, вернувшись в барак на рассвете после очередного допроса.
Неутомимый, склонный к частым перепадам настроения, Вебер даже устроил несколько "очных ставок", где липовые пациенты уверяли, что знают его, как русского, ещё по военному госпиталю в Харькове, но Манфреда это не смутило. Он твердо отвечал на вопросы и смотрел Веберу прямо в глаза.
Вскоре комендант лагеря затеял новое испытание. Вызвал фельдшера Мольтке, занятого в основном оценкой состояния новых узников, поручил выдать доктору медицинские инструменты и понаблюдать, насколько умело Эсси-Эзинг ими работает.
Пришлось Мольтке подтвердить, что врач владеет хирургической оснасткой вполне профессионально, кроме того, и Надя успешно продемонстрировала навыки операционной сестры, безошибочно подавая нужные инструменты.
На этом ночные допросы прекратились. Вебер вынужден был признаться себе, что Манфред ему гораздо полезнее ленивого и туповатого Мольтке, который занимался только сортировкой, даже не пытаясь лечить. Что и подтвердили показатели смертности за июль и август, заметно снизившись.
В одном только Павлограде было три лагеря военнопленных: на обозном заводе Магазинера (после войны завод "Химмаш"), на улице Полтавской и самый крупный DULAG 111, откуда пленных грузили прямо в эшелоны для отправки в Германию. В этом лагере и оказался Манфред Генрихович.
DULAG 111 имел свою специфику в том, что состав пленных всё время менялся — лагерь был транзитный. Количество прибывших, отправленных, заболевших, умерших постоянно менялось и должно было отражаться в книгах учёта. От этой круговерти цифр порой вскипали мозги. А ведь за цифрами нужно было ещё прятать спасенных узников.
Множество раз Мольтке и гарнизонные инспекторы пытались поймать Манфреда Генриховича на несоответствии цифр реальному количеству пленных. Но всё было образцово.
Истинную картину знали только врачи DULAG 111 Василий Григорьевич Ковальчук и Митрофан Пантелеймонович Малиенко. Доктор Ивин иногда подшучивал над Малиенко:
— Тебе Митрофан, с таким отчеством сам Бог велел идти в целители.
Упрочив своё положение, Манфред стал советоваться с Надей, как уменьшить число пригодных к отправке в Германию, сохранив им жизнь. Надо искать выход на подполье. Как? Лагерь был нашпигован провокаторами и доносчиками, в основном из тех, кто добровольно сдался в плен.
Решено было максимально расширить подконтрольную врачебной проверке территорию. А Мольтке был только рад сбагрить свою работу Эсси-Эзингу. Он и помог внушить Веберу идею о разделении ревира на отделения.
Таким образом, к концу лета Манфред Генрихович смог разместить больных в трёх ближайших к его каморке бараках. В отличие от остальных, больные получали горячую воду и кусочек эрзац-хлеба (из шелухи и опилок), только напоминающего хлеб.
***
сентябрь 1942
Как-то ближе к осени, Пётр посетовал в разговоре с Кларой, что нет у них в дорожной жандармерии своего человека среди жандармов.
Клара кивнула:
— Туда просто так не берут. Лёхлер принимает в жандармерию только после проверки или тех, кто уже служил полицаем.
Раздобыть документы полицая помог случай. Война войной, а молодые девушки всё равно заглядываются на парней.
Под видом "умирающего" в инфекционную больницу из концлагеря переправили молоденького лейтенанта Чумака. Ольга Михайловна заметила, лейтенантик глаз не сводит с медсестры Марии. Когда они вдвоём с Машей снимали с веревок просохшее бельё, позволила себе пошутить по этому поводу. Машенька засмеялась, а потом с грустью сказала:
— Степан симпатичный, наверное, у него девушка есть, — вдруг взволнованно спросила, — а ты заметила, как на него похож тот, из соседней палаты? Ну, полицай, которого ночью сняли с эшелона? Он с охраной сопровождения прибыл за партией пленных, а сам свалился в горячке…
— И как ты успеваешь всё рассмотреть, — задумчиво ответила Ольга.
— Лейтенант симпатичный, вот я и заметила.
— Ага, а полицай несимпатичный? — поддела Машу Быкова.
— Ну что вы смеетесь, Ольга Михайловна!
— Не до смеха, ведь Василий Дмитриевич говорил, что документы полицая пока спрятал у себя.
— О! — девушка замерла, — так, если полицай умрёт, мы сможем…
— Тише ты! Посмотрим. Ты… вот что, если полицай придёт в себя, порасспрашивай его ласково: откуда, где родные? Прояви сочувствие, одним словом.