Боярыня подперла голову рукой, закинула ногу на ногу и задумчиво посмотрела свысока на коленопреклоненного меня, покачивая острым носком сапожка. Наверное, предполагалось, что я должен занервничать, ожидая решения своей судьбы. Но вся эта композиция чересчур напоминала арт с Королевой гоблинов, за авторством Флика, который я один раз, совершенно случайно, видел в интернете. А, помня, что случилось в том арте ПОТОМ — быть серьезным у меня никак не получалось.
И тут я увидел своих девочек…
И сразу получилось стать серьезным. Очень серьезным.
Стрельцы методично и спокойно — их что, чаем из валерианы поят? — брали моих усыпленных девочек за руки, за ноги, и стаскивали в сторону, к одной из стен, укладывая в ряд.
Будь я здесь один — можно было бы не нервничать. Попал — выкручивайся, отвечаешь только за себя. Получилось — выжил. Убили — не жалуйся. А вот с девочками… Ну и Александр, конечно. С ними все становится намного сложнее. Во-первых, они — мои люди, и, как моих людей их могут прикончить просто из нежелания получить однажды нож под ребро от неизвестного мстителя. История по сорок семь ронинов тут, возможно, неизвестна — и не факт, что вообще уже произошла[1] — но кто сказал, что слуга, мстящий за хозяина, возможен только в Японии? Вон, Кондратий двадцать лет ждал удобного момента, при каждом удобном случае нанося удар по Морозовым. Ну и во-вторых — какой самый надежный способ заставить человека страдать? Естественно, убить или пытать на его глазах тех, кто ему дорог. И то, что их именно усыпили, а не убили сразу, к сожалению, эту версию подтверждает.
Я тихонько скрипнул зубами и поклялся страшной клятвой, что, если с моей скоморошкой, с моими девочками, с моими людьми что-то случится — я из могилы вылезу, но отомщу. Впрочем, пока рано задумываться о карьере Калеба из древней компьютерной игрушки. У меня ведь есть пара-тройка запасных вариантов.
Морозова лениво оглянулась:
— Вон ту пухленькую свяжите. Она, кажись, одна из дочек Телятевского, а, значит, не уснула, а притворяется.
У стены завозились, послышался писк. Так. Кажется, мой засадный танк только что повязали…
Почему я такой спокойный? Вроде бы — пришел полярный лис, ко мне и к моим девочкам, а я хладнокровный, как удав. Или это называется эмоциональная инерция, и я еще просто не переключился с режима «Все отлично!» в режим «Все кончено»?
Боярыне тоже, по-видимому, не понравилось мое спокойствие. Он кивнула головой, и мне откуда-то сбоку прилетел удар в лицо. Из рассеченной губы капнула на пол темная капля крови.
— В храме кровь проливать нельзя… — прохрипел я. Просто чтобы что-то сказать.
— Этому храму, — поморщилась Морозова, — недолго осталось. Я прикажу разобрать его по бревнам, а потом сжечь их. А это место разровнять и засыпать солью.
Она чуть приподнялась на стуле и лениво ткнула меня сапогом в лицо:
— Знаешь, почему ты еще жив?
Нет, но вопрос, наверное, риторический? Боярыня хочет, по примеру всех киношных злодеев, произнести долгую эмоциональную речь, чтобы я понял, как именно она меня переиграла, и осознал, какое незавидное будущее меня теперь ждет. Штамп, конечно, но, во-первых, кино здесь еще не изобрели, в Голливуде еще даже глинобитную хижину не построили, так что Морозова не знает, что ее злодейское глумление — это штамп. А во-вторых — этот штамп имеет под собой психологическое обоснование. Есть люди, которым просто нравится власть. И им неинтересно просто убить человека, который им чем-то насолил. Таким людям нужно прочувствовать свою власть, увидеть страх в глазах человека, отчаяние, безысходность. Вот тогда они насладятся по полной. А без этого злодейского глумления — скучно и неинтересно.
Я понял, почему я такой спокойный. Мой мозг, воспитанный десятками просмотренных фильмов, аниме, сериалов, просто-напросто видит, что мы с ним находимся в классической киношной ситуации — главный злодей связал главного героя, толкает злодейскую речь, а это означает, что скоро нагрянет кавалерия, и героя спасут. Или он внезапно обнаружит способ выкрутиться из этой ситуации. Вот поэтому мой мозг спокоен.
Особенно, если учесть, что кавалерия и вправду может нагрянуть. Мурин-то так еще и не пришел. И если боярыня Морозова будет говорить достаточно долго — то он, вместе со своим Мертвым Словом, положит всех здесь находящихся, раньше, чем они успеют сказать «мяу».
Так что, давай, боярыня, болтай. Болтай.
— …влезли туда, куда вам лезть не след, протянули свои грязные лапы к тому, что другие заслужили сотнями лет! За это твоя семья была уничтожена, вся, до единого человека! — распалившаяся боярыня осеклась, поняв, что несколько преувеличила. Чуть-чуть.