— И вот, — продолжила она, — когда мы уже думали, что с вами покончено, оказалось, что Источник не найден. Вы спрятали его, вы ловко его спрятали, так, что мы искали его двадцать лет, но так и не нашли…
Я не выдержал и расхохотался. И не прекращал хохотать, даже когда меня повалили на бок и начали бить ногами. Это было больно, блин возьми, это было очень больно, но мой смех не прекращался. Согласитесь — это смешно. Морозовы двадцать лет, двадцать гребаных лет искали Источник… который все это время находился под их домом.
— Заставьте его замолчать! Заставьте!
Похоже, вскочившая боярыня от злости включила Повеление. Потому что пинавшие меня стрельцы заткнули меня самым просты способом. Попросту затолкав мне в рот какую-то тряпку. Надеюсь, это была не портянка…
Чувствуя, как опять накатывает приступ дурацкого истерического смеха, я затрясся. После чего получил пинок в лицо. Лично от боярыни.
— Ничего, — произнесла она, — Ничего… Теперь ты расскажешь, где ваш Источник. Ты всё расскажешь.
Она наклонилась надо мной, нависая, как огромная кобра:
— Тебе переломают все кости, вытянут все жили, сдерут с тебя кожу — но ты расскажешь всё, всёооо! А потом… — она задохнулась от предвкушения, — у тебя на глазах всех твоих родных и друзей разрежут на куски, а тебя… тебя я посажу на кол! Нет, нет — я посажу тебя туда, откуда ты выпустил Тувалкаина! И ты будешь гнить в моем подвале годами, годами!
Глаза Морозовой горели такой злобой, что я сразу понял — все вышеперечисленное грозит мне не только и не столько потому, что я — Осетровский. А за то, что я осмелился… как там она выразилась «протянуть свои грязные руки». Нет, не к Источнику, не к боярскому званию. К ней лично.
Я выплюнул тряпку:
— Неужели, — хрипло произнес ей в ответ и криво усмехнулся, — не понравилось?
Под купол церкви взлетел разъяренный вой и меня опять начали бить.
Больно-то как, ёкэлэмэнэ… Я перекатился на бок, скривившись — не пострадавшего места у меня на теле не осталось — и посмотрел на Морозову, стоявшую надо мной. Плохо было видно, надо признать — один глаз заплыл, а во второй затекала кровь из рассеченной брови.
Боярыня наклонилась ко мне и зашептала. Какое-то Слово, очевидно…
Целебное?!
Я почувствовал, как боль уходит, с тихим щелчком встало на место сломанное ребро, спала опухоль с века… Я потер лицо о плечо, стирая кровь.
— Я поняла. Ты нарочно меня злишь. Легкой смерти хочешь. Не выйдет.
Ну, теперь уже, наверное, точно не выйдет — Морозова сбросила часть своего гнева и успокоилась. Теперь, наверное, мне придется долго ее выводить, чтобы меня все же убил ив приступе бешенства. Тем более что легкая смерть мне и не нужна. И тяжелая не нужна тоже. Потому что после того как — и если — меня убьют, мои девочки станут уже не нужны. И они умрут следом…
Перед моим внутренним взглядом встало мертвое лицо Аглашки.
Вот уж нет. Я выживу, выжду подходящий момент… еще не знаю, зачем, и что я сделаю в этот самый момент, но я обязательно его дождусь. А потом — потом она пожалеет обо всем…
Мурин, где ты там ходишь…?
Я отогнал паникерскую мысль, что мою последнюю надежду пристукнули еще до входа в церковь. Нет, такого быть не может. Нет-нет-нет.
Интересно, почему мне рот опять не затыкают? Боярыня не боится, что я могу воспользоваться каким-нибудь Словом? Каким-нибудь Убивающим, Наказующим, Разрывающим на куски? У меня, правда, таких нет. Блин, у меня даже Огненного Слова нет! Вернее, есть, но обычное, дохлое, из тех, каким вместо спичек пользуются. А что у меня еще есть? Я мысленно перебрал свой арсенал… Да, похоже, нихрена у меня нет. Быстрое, Липкое, Кошачье, Бодрое да Собачье, Чистое еще… Хрень вы какую-то выучили, господин подьячий, ничего из этого не пригодится, когда ты связан да еще на коленях стоишь…
Я качнулся и завалился на бок.
— Поднимите его.
А, вон оно что — за моей спиной какой-то стрелец стоит, тот, что сейчас меня за ворот ухватил и на ноги — вернее, на колени — поставить пытается. Видимо, следит за тем, чтобы я не начал Слов произносить — один удар по затылку и любой каст собьется.
Я постоял на коленях и упал на бок снова.
— Подними его!
Вон оно что. Вон почему у меня рот свободен. Помните, я про любовь к власти говорил? Боярыне мало того, что я в ее руках, я должен стоять перед ней на коленях и умолять о пощаде. Умолять, а не бубнить что-то сквозь кляп.
Я упал еще раз.