— А? — Титай поднимает взгляд на лицо князя как раз тогда, когда показываются отсветы луны. Они выходят на улицу, значит. — В пещерах я не был. Собирал все, что о них известно. Учил расположение. Зарисовывал карты.
Он отпускает руку князя, едва поравнявшись. Ступени становятся одинаковыми, более мелкими, камень под босыми ногами теплеет. Вокруг суше и светлее: около дорог здесь всегда так, а сами дороги белые. Смутные подозрения заставляют хмуриться. Пригодится ли ему это знание? Титай смотрит искоса, чуть склоняет голову.
Не давай мне надежду, князь. Что за шутки?
Он говорит, что готовился, изучал, зарисовывал. Алексею нравится, что юноша рассказывает это сам. Честных людей очень мало, а Титай, поняв, что лгать больше нет нужды, действительно перестает это делать.
— Может, и пригодится, кто знает? — отвечает Алексей вполне честно. Хотелось бы, чтобы пригодилось.
Наконец спуск заканчивается, в округлом проеме становятся видны небо и небольшая природная площадка в горной породе. Они выходят на улицу. Сверху нависает массив скалы, внизу — спуск, где узкой лентой вьется тропа сквозь лес. Если пройти чуть дальше к краю площадки, встать над самым обрывом и оглянуться, не увидишь ничего. Ни богатого города, ни его огней, будто и нет здесь столицы. Только неприступная скала.
Воздух свежий и влажный после дождя. Князь встает на краю обрыва, оглядывается, жестом подзывая к себе, дышит глубоко. На губах сама собой появляется улыбка. Так каждый раз, стоит лишь взглянуть на свою землю. На любимый всем сердцем край.
— Смотри. — Широким жестом Алексей охватывает открывающийся вид. После дождя нет знойной дымки, а луна дает достаточно света, чтобы можно было без труда осмотреть округу. — Запоминай то, что видишь, все, куда может дотянуться твой взгляд, и еще немного дальше, от гавани и Каламиты[7] до южного хребта Калафатлар[8]… — Звучный голос князя эхом разносится под сводами. Наполненный неподдельной гордостью и теплом, он дрожит в груди. — Здесь ты хотел затеряться? — Алексей говорит и выглядит так, будто тут ему принадлежит все. Нет… Не совсем. Будто и горы, и леса, и далекие побережья он способен обнять и обогреть. Укрыть властью, уберечь волей. Слишком много тепла во взгляде.
— Не думаю, что именно здесь. Но если узнал бы эти места раньше — непременно захотел бы.
Уж не думает ли князь его отпустить? Титай тихо усмехается. Может, спросить? Зачем молчать, если такая мысль появилась? Вряд ли желание выбраться живым можно назвать постыдным. Но это было бы странно. Слишком странно, так не бывает. Да и князь вышел безоружным, а вокруг нет никого. Подозрительно. Так что пусть случится то, что должно.
Едва Титай решает это, едва отводит взгляд от височных колец Алексея, как открывается долина. Массив могучего леса, темнеющего внизу на крутом склоне и дальше, по всей балке. Лес парит, после дождя из него поднимаются облака. Ветер гонит их, заставляя луну игриво мерцать, и сам залетает в грудь. Горы окутаны теплом и влагой.
К обрыву Титай подходит медленно. Дышится здесь широко. Скалы греют. Округлые, обласканные ветрами, они кажутся надежным массивом, а не угрозой. К ним хочется отступить. Но он встает на краю, рядом с князем. От укола ревности, от странной тоски поджимает губы и говорит:
— Если бы хоть один правитель из тех, кого я видел, так любил свою землю и людей… По пути сюда мы не видели рабов, не слышали звуков хлыста. Оттого я правда поверил, что места эти пустынны и брошены на растерзание шатающимся разбойникам да пастухам. Но в самом городе кое-что заставило сомневаться: за день, проведенный здесь, я не видел ни одного нищего. Ни один слуга не рыдал. Ни один попрошайка не появился на рынке, ведомый голодом. Я видел купцов и ремесленников. Видел тех, кто привозит урожай на телегах и меняет его на посуду и ткани. Видел, как юноши с оливковой кожей смеются, поливая друг друга водой из фонтана. И их не трогала стража. — Титай качает головой, с силой прикусывая губу, и добавляет едва слышно: — Как будто люди… свободны здесь.
Князь выдыхает, чувствуя гордость за все, о чем говорит Титай. Его земля свободна. Его люди счастливы, и поэтому они любят его — того, кто не бьет их плетьми, кто не забирает у них больше необходимого для общего блага, кто позволяет купаться в своих фонтанах и искренне заботится о них. Стражу в Доросе не боятся, а любят, потому что воины защищают, а не нападают.
— Все так. — Алексей замолкает, готовясь произнести то, зачем сюда шел. — Если решил бежать — беги. Я показал тебе путь, и до утра пропажи не хватятся, а тебе достанет ума успеть замести следы. Или ты можешь остаться здесь и с честью принять наказание. Тебя будут судить по моим законам. И тогда, быть может, через много лет ты сможешь снова ходить по этой земле. Но свободным. — Князь поворачивается к Титаю, смотрит пристально, чуть щурясь, чтобы лучше видеть его лицо в неверном свете луны, пока порыв теплого ветра подкидывает черные волосы, делая их похожими очертанием на пламя.
7
Калам
8
Калафатл