Князь опасно хорош собой. Говорили, что умен. Говорили, что от него можно уйти лишь с пустыми руками — или не уйти вовсе. И теперь, оказавшись лицом к лицу, гость начинает разбирать правду и ложь. Но это не важно. Думается в большей степени лишь о том, что правитель не оказался искушенным в дворцовых развлечениях толстяком. Не придется хотя бы изображать приязнь, испытывая отвращение. Такого представления долго не вынес бы. А его близость будоражит, даже притворяться не нужно.
Алексей слышит, как теплеет голос юноши. Переливается новыми оттенками, которые радуют слух. Только вот движений его в тусклом свете и под темной вуалью почти не видно.
— Мы можем это снять? — спрашивает, прежде чем поймать пальцами складки легкой ткани, провести по ним, не удерживая. Повторяет движение плечами — как умеет. Блики скользят по ограненным камням, которыми расшита накидка. Он не танцор, разумеется. Но воин, прекрасно владеющий своим телом. Получается не так плавно и мягко, как у юноши, — иначе. Грациозно, со спящей до поры силой, с упругостью готовых к любой неожиданности мышц.
— Вы — можете, — отзывается гость. В его груди ворочается невыпущенный смех. Накидка падает на пол, открывая новые слои одежды. Ее подхватывает игривый ветер из распахнутого окна, сворачивает кольцами.
Теперь видно волосы, густыми волнами спадающие на спину и грудь. Красиво. Это слово вертится у Алексея на кончике языка с тех самых пор, как он увидел юношу танцующим в зале. Как же красиво.
Половина лица танцора по-прежнему скрыта, но теперь ему приходится смотреть ниже своего роста: прятать глаза, повинуясь обычаю. Тяжелые ресницы опускаются, скрывая их тенью. А плечи, да… плечи видно. Как и руки, и поджарые бока. И блеск золота в ночном неверном свете.
— Как тебя зовут? Не могу же я называть тебя Тенью, верно? — Губы трогает улыбка, пока Алексей ведет рукой туда, куда ненавязчиво увлекает чужая ладонь.
Только не теряй бдительности, князь. Не дай колдовскому взгляду затуманить рассудок сильнее вина. Пускай даже и самому хочется этого все больше.
— Титай, владыка, — не колеблясь, произносит он свое настоящее имя. Не то, которым зовут при дворе. Будет занятно слышать его из уст князя. У него интересный говор и… Да просто так хочется. Не выдерживает даже минуты, бросая короткий острый взгляд на лицо стоящего рядом. — А что, я так похож на тень?
Сравнение забавляет, но необходимость прикусить язык обжигает горло. Не сегодня дерзить. Не в эту ночь. Тень возвращает свою руку к чужой, соприкасается запястьем, показывая движение. Плавное и точное. За ним чуть прогибается спина, качаются маятником бедра.
— Титай, значит… — Князь словно пробует имя, чуть улыбается, хочет поймать взгляд, но отвлекается на вопрос: — Похож ли на тень? Похож. Тонкий такой. Можешь спрятаться в тенях от факела, — отвечает с тихим смехом, продолжая свое обучение. Бедрами вильнуть тоже получается не так плавно — куда жестче. Но скован уже вовсе не неумением. Иными причинами. В груди ворочается жар, становится колко. Не то осторожность, не то предчувствие. Князь лучше иных знает, что происходит сейчас во дворце. Самые верные люди по пятам идут за каждой крысой, что рискнет пробраться по коридорам, за каждой змеей, что телом своим задумает осквернить чужие покои. К рассвету не останется даже следов.
И если все идет как должно — а это именно так, — то Великий посол даже не заподозрит, что капканы, расставленные его щедрой рукой, развернутся клыками к самим гостям. Но вера верой, а пока не настанет утро, бдительность терять нельзя. Пусть и очень хочется, когда держишь в руках такое сокровище. Князь непременно подумает, как получить желаемое, не потеряв головы.
— У вас талант, несомненно. — Глухая лесть сочится по губам Титая, как мед.
Не то чтобы это было неправдой, но… Оно ведь и не важно. Его ответа все равно не услышат, а значит, нет большой разницы, что именно говорить. Главное, чтобы речь не мешала князю смотреть столько, сколько тому захочется. Заходить в пустыню так далеко, чтобы замело следы. Танцор цепляется взглядом за блестящую пряжку княжеского ремня. Здесь столько золота, будто вокруг Дороса не живут одни пастухи. Странный оазис. Но вода здесь такая же, как и везде, — обжигающая язык.
Владыке быстро надоедает игра с танцем.
— У меня получается? Теперь я тебя научу. Можно?