– Что у тебя на уме? – спросил Данеллен, пристально глядя ему в лицо. – Выкладывай начистоту.
Из бессмысленной полупьяной туши по имени Джон Данеллен торчала невидимая антенна сверхъестественной проницательности; казалось, все органы восприятия работают на его внутреннее радио, причем с многократным увеличением сигнала. Как правило, большинство людей распознавали этого Данеллена, когда было уже поздно: он умел читать чужие мысли. Врать такому Данеллену было себе дороже.
– Угадал, Данни, – признался Эдди. – Если бы мог, я охотно стал бы копом.
Еще пару секунд Данеллен сверлил его взглядом и, убедившись, что Эдди не врет, успокоился.
– А как бы ты поступил с Танкредо? – прошептал он.
– Дал бы то, чего он хочет.
Данеллен отшатнулся и прорычал:
– Какого хрена ему давать?!
– Иной раз сопротивляться бесполезно, – сказал Эдди. – Иной раз главное – выиграть время, дождаться более удобного случая.
Порой, как и в эту минуту, у них перед глазами всплывают картины их спасения в океанских волнах; память о том происшествии крепко-накрепко связала всех троих, она сквозила в их разговорах, прорывалась наружу, на свет. Данеллен и Шихан были старше Эдди; Барт все обмозговывал, Данни формулировал. Когда Эдди заметил приятелей – они барахтались далеко от берега, но не могли справиться с течением, – он бросился в воду и поплыл к ним. Обхватив каждого рукой за шею, он заорал: “А ну кончай трепыхаться! Лечь на воду и не суетиться! Нас приливом вынесет к берегу”.
Возражать уже не было сил. С трудом переводя дух, они послушно распластались на поверхности, а когда отдышались, Эдди первым поплыл в полумиле от берега, те двое – за ним; так они одолели с полмили. Все трое плавали как рыбы: едва научившись ходить, они летом, в жару, смело ныряли с городских волноломов. Впереди между волноломами Эдди приметил бухточку, до нее оставалось проплыть с милю; туда вся троица и направилась.
– Макаронник этот жутко настырный. Как мне оттянуть время? – еще не остыв от ярости, буркнул Данеллен.
– Иди на уступки, лишь бы он попритих, – посоветовал Эдди. – Потакай ему во всем. А уж потом ищи выход.
Он сознавал, что дает советы себе самому – Данеллен ведь тоже толкует исключительно про Данеллена. Старый приятель придвинулся к нему вплотную, и Эдди ощутил густой дух маринованного лука: Данни любит его посасывать. Голова у Эдди закружилась, к горлу подступила тошнота.
– Ничего себе добрый совет, – угрюмо пробурчал Данеллен.
– Всегда рад помочь.
– Сам смотри в оба.
Данеллен отодвинулся от стола. Эдди сильно захмелел и не сразу понял, что его отправляют восвояси без обещанной платы – в наказание за то, что Данеллен проявил слабину. И тогда, на берегу, было ровно то же самое. Эдди за волосы выволок Данеллена на песок, тот долго выл, извергая из себя морскую воду, потом утер слезы и неспешно потопал прочь. Зато второй парнишка, Барт Шихан, подхватил Эдди на руки и расцеловал в обе щеки. Но насчет поведения Данеллена Эдди не заблуждался ни тогда, ни теперь, он знал, что после того происшествия задира Данеллен будет его защищать. Так оно и вышло: их отношения крепли, а демонстративное пренебрежение к Эдди становилось все более вопиющим. Данни любил Эдди всей душой.
Данеллен демонстративно переключился на букмекеров: те пришли в знак преданности целовать ему кольцо; время от времени он вытаскивал из пачки банкнот несколько купюр и умело – будто старым добрым друзьям – впихивал в их кулаки, отмахиваясь от едва слышных выражений благодарности. Эдди упорно сидел как пришитый. Ждал, хотя ему было ясно: домой он уйдет с пустыми руками. В поистине византийской системе расчетов, сложившейся у него с Данелленом, ждать дольше обычного и не получить ничего означало, что в конечном счете ему, скорее всего, перепадет больше положенного.
Заметив, что Эдди упорно не уходит, Данеллен нахмурился. Потом смягчился и, когда шум вокруг немного стих, вполголоса спросил:
– Как там твоя малышка?
– Без перемен. И так оно будет всегда.
– Я за нее каждый день Бога молю.
Эдди знал: это чистая правда. Данеллен, благочестивый католик, никогда не пропускает утренней мессы: в половине седьмого утра он уже в соборе Ангела-Хранителя, даже если всю ночь не спал, а впереди, в пять часов, – вторая месса. В каждом кармане у него четки.
– Мне тоже надо бы чаще за нее молиться, – сказал Эдди.
– Порой за своих труднее просить Господа.
Что правда, то правда. Его слова тронули Эдди. Он ощутил сродство с Данелленом, глубокое, исконное, – будто в жилах у них текла одна и та же кровь.