Задокументировав, как крытые парижские улицы погрязли в забвении, и показав, каким образом эти сооружения, которые должны были украсить городскую жизнь XIX века (согласно логике Фуллера, функционируя как своего рода livingry), вместо этого постепенно забальзамировали ее труп (и, таким образом, оказались не чем иным, как городским weaponry – оружием), Беньямин был в идеальной позиции, чтобы одним ударом уничтожить утопическое представление Фуллера об идеальном пассаже (которое, честно говоря, никто в Нью-Йорке никогда не воспринимал всерьез). Беньямин почти не сомневался в том, что функция «Манхэттенского купола», который в презентации Фуллера очень похож на картину взрыва водородной бомбы над центром острова, была бы полной противоположностью предназначению щита. Это был бы, без всякого сомнения, открытый акт урбицида.
Полемика Беньямина против архитектуры очевидным образом напоминает военную кампанию. Он часто жертвует теоретической тщательностью и вниманием к деталям ради стратегического решения не только в отношении переднего и заднего планов в своем изображении Нью-Йорка, но и в отношении своих городских союзников и противников. В то время как архитектурный дискурс хочет убедить нас в том, что здания и люди могут гармонично дополнять друг друга, задача Манхэттенского проекта состоит в том, чтобы указать на основной конфликт их интересов. Кроме того, конструктивная критика Беньямина сосредоточена не на физических зданиях как таковых, а на тех привычных значениях, которыми мы их с готовностью наделяем. Он утверждает, что архитектура определяет судьбу города в гораздо меньшей степени, чем предполагается. Жители города иногда наслаждаются ею, как они могут наслаждаться хорошей погодой, но обычно они просто учатся справляться с ней и терпеть ее. И так же как и их разговоры о погоде, их разговоры об архитектуре обычно не более чем вежливая болтовня.
На том клочке земли, где фетишизация архитектурного товара достигла фантастических высот, во времена, когда строительство возводилось в ранг высокого искусства, а архитекторы почитались как проницательные гении, Беньямин взял на себя невероятную задачу обесценить их деятельность, погасить сияние их ауры и тем самым уменьшить их пагубное влияние на городской пейзаж абсолютной жизни. Возвращаясь к фотографической модели, сделанной Фуллером для презентации проекта «Манхэттенский купол», мы можем интерпретировать этот прозрачный купол как нимб или божественный ореол, исходящий из самого плотного в мире скопления зданий и капитала. Проект Беньямина представляет собой попытку рассеять или осквернить этот спекулятивный ореол.
С тем, что здания необходимы и полезны, никто не спорит. Но что дает нам уверенность в том, что финансовая, теоретическая, моральная и эстетическая ценность, которую мы им с готовностью приписываем, обоснованна и неизменна? Как мы можем быть так твердо уверены в том, что эта ценность не завышена, и даже в том, что она вообще не выдумана, что она не лопнет в один прекрасный момент, как биржевой пузырь? Беньямин, который видел репрессивные действия за подобной ложной уверенностью, описывает свой Манхэттенский проект как работу призрака, который бродит по городу. Но он больше не видел себя призраком коммунизма. Он стал призраком абсолютной жизни.
Глава 9. Вещефикация
Широко распространенное представление о городе как об искусственной, а не как о живой форме проистекает из странной логической ошибки с соответствующим странным названием. Слово «овеществление», reification, имеет корнем слово res, «вещь», что побудило некоторых вместо этого предложить глупо звучащую вещефикацию. Несмотря на то что Манхэттен почти полностью создан руками человека, его можно легко материализовать как данность, как факт, как объективную вещь, независимую от человеческого контекста, формы жизни или социальных отношений, которые породили его и постоянно поддерживают его существование. Разобраться в силах, интересах, идеях и множестве других факторов, стоящих за производством и воспроизводством этого городского пространства, – лучший способ противостоять материализации города. И то, что это внимание призвано выявить, есть не что иное, как живая форма, стоящая за каждой архитектурной.