Именно поэтому по этому вопросу я полностью согласен с историком Кевином Гуцманом, который говорит, что те, кто хотят «живой» Конституции в результате получат мертвую, потому что она не сможет защищать нас от произвола правительства.
За свою политическую жизнь я заработал прозвище «Доктор нет», из-за своих прежних занятий медициной в сочетании с последовательным нежеланием голосовать за предложение, с которым не согласен, даже если при этом я оставался один против всего Конгресса. (Я действительно оказывался единственным на весь Конгресс голосом «против» чаще, чем все остальные конгрессмены, взятые вместе.) На самом деле, я не держусь за это прозвище, не воспримите меня как противника всего и вся, голосующего «против» ради собственного удовольствия. Поданные мной голоса «против», как и все остальные мои голоса в Конгрессе – следствие того, что при голосовании я думаю лишь о том, чтобы сказать «да» свободе и Конституции.
Конституция может многое нам сказать и по поводу внешней политики, если, конечно мы готовы слушать. Более половины столетия две основные партии сделали все, чтобы ее игнорировать, особенно когда речь шла об инициировании военных действий. Обе партии разрешили президенту использовать власть, от которой творцы Конституции надеялись его отлучить. И с тех пор, как обе партии презрели конституционное разделение военных полномочий между президентом и конгрессом, ни один – за редкими исключениями – не призвал восстановить равновесие.
Отцы-основатели не хотели, чтобы американский президент напоминал английского короля, от которого они отделились лишь несколькими годами ранее. Даже Александр Гамильтон, известный своими симпатиями к британской модели, на страницах «Федералистских эссе» указывал на критические различия между королем и президентом в представлении, основанном на Конституции:
«Президент – главнокомандующий армией и флотом США. В этом смысле его власть номинально такова же, как власть короля Великобритании, но на самом деле она гораздо меньше. Она не представляет собой ничего более, чем главное командование и руководство военными и морскими силами, как главного генерала и адмирала Конфедерации, в то время как власть британского короля простирается и на то, чтобы объявлять войну, а также, подъем и упорядочивание флотов и армий – полномочия, которые по Конституции регулируются законодательно».
Какое бы основание вы не выбрали – историческое или конституционное, вердикт очевиден: Конгрессу даны права объявлять войну, а президент, в свою очередь, должен вести войну после объявления. Это правило скрупулезно соблюдалось на протяжении всей американской истории вплоть до 1950 года и Корейской войны. Во всем коротком списке объявленных войн Конгресс, тем не менее, поддерживал конфликт законным образом. Все исключения из этого списка были столь незначительны, что вряд ли заслуживают упоминания.
Корейская война была важным переломным моментом в захвате президентом власти над военной политикой. Президент Гарри Трумэн послал американцев через полмира безо всякого намека на одобрение Конгрессом. Согласно Трумэну одобрение со стороны ООН было вполне достаточным и сделало согласие Конгресса необязательным (Кроме того, что эта идея опасна, она просто-напросто ложна: Статья 43 устава ООН гласит, что одобрение ООН применения силы должно быть одобрено правительством каждой нации «в соответствие с их собственными конституционными процессами». Этот принцип был подтвержден в США в дебатах по поводу Акта об участии в ООН в 1945). Трумэн кроме того заявил, что конституционные полномочия главнокомандующего дают ему право втравливать Америку в войну по собственной инициативе.
Трумэновская интерпретация Конституции была полностью несостоятельна. Ничто в американской истории не говорит в ее пользу: ни Конституционный Конвент, ни ратификационные конвенции штатов, ни “Федералистские эссе”, ни ранние судебные решения, ни даже реальная военная практика США. Даже ранние примеры того, что сейчас приводится как очевидное объявление президентом войны – действия Джона Адамса во время квази-войны с Францией и конфронтация Томаса Джефферсона с берберскими пиратами северной Африки – не указывают ни на что подобное. Оба этих мелких инцидента прошли в соответствии с постановлениями Конгресса и вердиктами Верховного Суда о недействительности президентских директив, противоречащих указанным постановлениям.
Вопреки полному отсутствию конституционных оснований, вера в то, что президент может вовлечь страну в войну собственной властью, без консультации с кем-либо, стала общим местом в воззрениях обеих партий, хотя против иракской войны и было несколько скромных возражений. Неоконсерваторы были весьма рады продвижению этого нарушения Конституции. Это, похоже, их версия “живой” Конституции.
Достаточно интересно то, что одним из главных критиков Трумэновского применения силы был сенатор Роберт А. Тафт, один из наиболее консервативных республиканцев тех дней (и который, кстати, имел прозвище “мистер республиканец”). С трибуны Сената, Тафт разоблачал аргументы и поведение Трумэна в соответствующих выражениях:
«Я требую посвятить это послеполуденное время только обсуждению вопроса присвоенной президентом власти посылать войска в любую точку мира и вовлекать нас в любую войну, а также вовлекать нас в любую войну, в которую он захочет нас вовлечь. Я призываю защитить полномочия Конгресса и указать, что Конгресс имеет власть предотвратить будущие аналогичные поползновения президента; что президент не имеет таких полномочий по Конституции и что Конгресс обязан показать наглядно свои конституционные полномочия, если не хочет потерять их».
“В конечном итоге,” Тафт приходит к тому, что
«Вопрос, который мы должны решить, включает, я думаю, не только жизненно важную свободу, но и мирное существование американского народа. ... Если во всем широком спектре вопросов внешней политики президент будет иметь произвольную и неограниченную власть, как он сейчас утверждает, тогда это станет концом свободы в США в огромной спектре внутренних дел, которые в долгосрочном аспекте затронут каждого человека в Соединенных Штатах. ... Если президент имеет неограниченную власть вовлекать нас в войны, войны более вероятны. История показывает, что ... единоличные правители во все времена были куда больше склонны к войне, чем их народы».
В ответ на различные аргументы, приведенные президентом и официальными лицами, Тафт заявил: “Я отвергаю выводы, содержащиеся в документах, представленных президентом или его администрацией, и я скажу, что если доктрина, провозглашенная в указанных документах, будет проведена в жизнь, это станет концом правления народа, потому что наши зарубежные интересы будут все больше преобладать и отнимать все больше и больше места у нормальной активности наших людей.”
В 2002 году, когда перспективы войны с Ираком становились все яснее, я предложил Конгрессу официально объявить войну Ираку, собираясь, естественно, голосовать против. Мысль состояла в том, чтобы подчеркнуть нашу конституционную ответственность за объявление войны до начала основных военных операций, вместо того, чтобы оставлять решение за президентом или принятия резолюций, которые бы делегировали президенту полномочия на военную политику. Председатель Комитета международных отношений ответил: “В Конституции есть положения, которые опровергаются событиями, опровергаются временем. Объявление войны – одно из них. Есть вещи, более не релевантные современному обществу. Мы скажем президенту – используйте свое суждение. [То, что вы предложили нам] неуместно, анахронично, оно больше не работает.”