Левр слушал сетования Туригутты на бюрократические порядки, вынужденный признать: ещё в положении эскорт-ученика он с ними уже столкнулся.
Первые годы его ученичества были довольно сносны. Вопрос происхождения всплыл к его семнадцатилетию, и это было не самое светлое время в жизни юноши. Вдруг выяснилось, что все блага, которыми он бездумно пользовался, не задаваясь вопросом их стоимости, требуют оплаты. Тогда-то и вспомнилось, что он сирота, довольство его мизерно, а будущее туманно. Из-за проступка отца он мог проситься либо в городской дозор патрульным, либо надеяться на милость кого-нибудь из сочувствующих князей или лордов.
Или совершить подвиг. «Победить в турнире, например», — подумалось Левру некстати. Или, подобно Туригутте Чернобурке, отправиться на край мира завоёвывать финики для королевства.
К обеду она в своих приключениях добралась до переправы через Гремшу. Левр отчасти благодарил женщину за незаметно пролетевшее время: он и не подозревал, что идти босиком, даже с небольшой скоростью по хорошей дороге, может оказаться столь утомительным. «Где все торговцы, когда они нужны? — недоумевал юноша. — У следующей же деревни куплю ей сандалии. Надеюсь, это можно».
Конечно, данные ему Ларатом деньги предназначались для комфортного путешествия, но входила ли в это понятие обувь для заключённой? Вряд ли она полагалась ей на каменоломнях.
В книгах, которым он предпочитал любое общение с приятелями, каменоломен не было вообще. «Теория военного искусства» гласила, что провинившийся командир возмещает убытки либо платит своей жизнью, но ни слова о каторгах и тюрьмах, в этом Левр был уверен. Он перебирал в памяти всё прочитанное когда-либо о военном сословии. Последней была книга «Славные соратники Имира Непобедимого», и Левр не успел её дочитать. Любимейшей — после «Описания достойных воителей», — как ни стыдился юноша того, было «Искусство ухаживания». Вот в нём-то и присутствовали дарения туфель, цветов, сложение песен и стихов.
Ухаживание в Мелтагроте было возведено в ранг всеобщего искусства. Приморье всегда считалось культурной областью, в противовес диким областям на востоке. Воспитанный с малых лет в окружении уроженцев Лукавых Земель, Левр не представлял себе другого образа жизни. Ему нравилось не думать о мире за пределами Приморья, избирательно относясь к тому, что именно он желает узнать о нём. Но с каждым днём внешний мир вторгался всё более грубо в прекрасный Мелтагрот: это были не только гости турниров и приезжающие полководцы.
Приближался конец целой эпохи. Мелтагрот, отделившийся от Элдойра, вновь подпал под его власть. В Мелтагроте всё было: храмы, Школа Воинов, Военный Совет. Но полководцы, приезжающие из столицы, отличались от тех, которые не покидали Лукавых Земель. Закалённые в настоящих боях, бескомпромиссные, решительные — как Ниротиль. Как Туригутта.
Левр с трудом прожевал жёсткое мясо и сглотнул. Солнце показалось из-за кучерявых облаков. Туман, собиравшийся на заливных лугах низины, рассеивался, и впервые за последние дни видны стали многочисленные поселения, разбросанные по холмам. Даже издали Левр мог разглядеть соломенные крыши одних и тесовую черепицу других. Стадо пёстрых коров паслось, медленно двигаясь к оросительному пруду мимо водяного колеса.
Это была знакомая умиротворяющая картина. Лукавые Земли во всём своём великолепии, разве что чуть севернее, чем привык Левр. Он уже чувствовал дыхание осени — далёкой, но неизбежной. Жаркое, знойное лето отступало. Здесь, на северном берегу Велды, вдали от побережья моря с его тёплым течением, дарящим почти девять месяцев лета, оно понемногу перетекало в осень.
Левр задумался об осени там, на восточных отрогах гор Кундаллы. Было ли там холодно? Какая погода в его родной Флейе? К своему стыду, он не помнил.
Опасавшиеся пленной воеводы оборотни — как бы они ни пытались показать обратное — потеплели к ней, заслушавшись её историей, и, как мог видеть Левр, как раз наперебой угождали ей, угощая подношениями вроде табака, тушёных овощей и жёсткого мяса. Женщина уплетала обед за обе щёки, умудряясь не смолкать при этом ни на мгновение, шумно распространяясь о преимуществах конных переправ в незнакомом для слушателей Черноземье.
— А ты, сестрица, не промах, — уважительно гнусавил один из волков. — За что же тебя к капитану Кнуту отправили?
— К кому-кому?
— Да каторжный капитан. Мы его Кнутом зовём. Оттьяр его имя. Разжаловали за что-то, озлобел, что не по нём, по спине огреть всегда горазд.
Левр вслушался. Тури сидела к нему спиной, и с минуту она не двигалась — но затем вновь принялась запихивать в рот хлеб.
— Я его знаю. Мельком, — неразборчиво прозвучало с её стороны. — Вот за что его сослали, за то и меня.
Северяне покатились со смеху. Они были смешливым народом, как заметил Левр.
— Ох и сестра! А знаешь, что у нас говорят о Кнуте? Слушай…
Лёгкое чувство досады и зависти овладело юношей. Каким-то загадочным образом Чернобурка находила общий язык с кем угодно. Левр нахмурился, неосознанно досадуя на волков, окруживших пленницу.
Она была его пленницей, в конце концов.
***
Мальчик её всё больше удивлял.
С одной стороны, он был простаком. Наивным во многом. Он забывал нож на земле почти у её ног — если бы она только могла дотянуться. Он спотыкался, задумавшись о чём-то, и Тури не упускала возможности полюбоваться его виноватым видом, когда это происходило. Он витал в своих далёких мыслях, даже когда к нему обращались. Прозрачные зелёные глаза смотрели на воеводу из другого мира. Там не было места купленным званиям, выторгованным титулам и отданным без боя городам. Там были путешествия вдоль идеально ровных дорог, с почтительно кланяющимися крестьянами, с прекрасными девами, нуждающимися в помощи, и подвигами…
При этом Левр Флейянский знал, что такое драка. Возможно, шрамов у него и не было, но он не боялся боли. Разве что не привык к ней так, как она сама. И это легко объяснялось — всё-таки в Школе Воинов первое, чему учили, — это терпению. Чем Левр точно обладал в достаточном объеме, так это самообладанием — для своего возраста и опыта, конечно. Тури задумалась, насколько хорош был мальчик в настоящем бою.
Хотя, если она не поторопится с побегом, ей уже не представится шанс узнать. Она отогнала мысль о том, что, вполне вероятно, милого парня ей придётся убить, чтобы добыть желанную свободу. «Заточка, — рассудила Тури, размышляя над самым доступным оружием. — Если бы была у меня хотя бы ложка или кость попалась…» Но, как назло, у неё даже ремня с пряжкой не было. Ларат никогда не оставлял своим узникам шанса на побег.
Не подозревая о готовящейся ему участи, Мотылёк жаждал своих историй. Тури воображала, что он задаст ей сложный вопрос, который поставил бы их по разные стороны. Возможно, он спросил бы о её проступке, стоившем ей воеводских ножен. Или захотел бы, подобно многим другим, услышать о всех её любовниках — или любовницах. Но он предпочёл героическое повествование о званиях и посвящениях. У Мотылька определённо была романтическая жилка. Вот она, трепетная душа настоящего рыцаря.
Может быть, поэтому она так легко увлеклась своей собственной историей. Когда ещё, если не подобным прекрасным вечером, вспомнить былое. Возможно, это последний шанс перебрать пристально и бережно заветные воспоминания о счастливых днях её службы. Как раз тех, когда она не совершала «подвигов», будь они прокляты.