— И на Мелтагрот я чхал, холера его побери!
— Бежим, — пробормотала Туригутта, и Левр моргнул, отступая под натиском разъярённого лорда-трудяги, чья рука уже искала вилы, прислонённые к двери.
— Но у меня бумаги…
— Будет чем разжигать костер, бежим!
Не в первый раз за последние дни он бежал в доспехах, а рядом, громыхая кандалами, перебирала ногами воевода Чернобурка.
«Что ж, я хотел быть рыцарем и совершать подвиги, — уныло думал Левр, волочась нога за ногу по лиственной рощице следом за неутомимой Туригуттой. — Боятся ли рыцари? Устают ли рыцари? Бывает ли такое, что рыцари не имеют ни малейшего представления о том, что происходит?»
Прошедшие полтора дня его подкосили. Он почти выл от чесотки по всему телу. У него урчало в брюхе. Разбойники, кем бы они ни были, что налетели на них в предутреннем мраке, забрали всё съестное, что нашли. Однако Туригутта Чернобурка не казалась удручённой этим обстоятельством. «Правильно, ей хуже уже не будет, — злился Левр, — это мне нужно каким-то чудом выбраться из этой передряги». Когда они достигли края кленовой рощи, Туригутта, оглянувшись, уселась у корней одного из дерева, вытянула ноги и сообщила:
— Думаю, мы ушли на достаточное расстояние. Что ж, отважный рыцарь Мотылёк, что ты собираешься делать дальше?
И Левр рухнул рядом. Едва найдя в себе силы привязать её к стволу — женщина не возражала вовсе, — он снял часть лат, обнаружив заодно очередные разболтавшиеся крепления, и вновь уселся рядом со своей пленницей.
Не имея даже отдалённого представления, куда идти, кого просить о помощи и что именно делать.
В книгах и историях герои справлялись со всеми трудностями шутя либо при помощи отважных безумств. Им не встречались мелочные нищие ленд-лорды, бьющие со спины разбойники. Им не приходилось таскаться по непролазным оврагам в чужих доспехах времён столетней давности. Да ещё в компании злоязычной каторжанки.
— Возможно, ты захочешь найти дрова и развести огонь? — невинно предложила злоязычная каторжанка.
— Точно, — пробормотал он, не делая ни движения, — именно так.
— А затем, может быть, ты наполнишь флягу водой из того дивного ручейка, через который мы перебрались, пока убегали?
— Угу.
На поиски сухих веток, пригодных для разведения огня, ушло почти два часа. Вне всякого сомнения, жители деревень подбирали каждую упавшую веточку, каждый прутик в округе, и Левр помучился, пока искал хоть что-нибудь пригодное для костра. Ещё час ушёл на то, чтобы подобрать с запасом достаточное количество сыроватой коры, сухой травы и прошлогодних листьев. Когда он вернулся к пленнице, она как раз пыталась, изогнувшись в немыслимой позе, зубами снять второй сапог.
— А, вот и он наконец, — не слишком дружелюбно отозвалась она на его шаги. — Меня могли шакалы съесть, пока ты там бродил!
— Здесь их не водится.
— Значит, кабаны. Или хорьки. Или долбаный загорный гнус. Развяжи меня наконец!
— Сначала разведу огонь… — В ответ на это она застонала:
— О нет, я не могу до ночи сидеть в этой позе! Давай спички, я сама. И нож, нужно настрогать щепы.
Он почти подчинился, но в последнее мгновение остановился. Чернобурка закатила глаза, демонстрируя скованные руки.
— Я ружанка. Свой первый очаг я построила, когда ещё писалась по ночам. У меня это займёт в сто раз меньше времени, чем у тебя. Долго мне ждать? Уже совсем стемнело!
«Я самый отвратительный конвоир», — ругал себя Левр, подчиняясь своей пленнице. Перестраховываясь, пока она выстругивала щепу, он держал меч у её горла, вцепившись в него, как будто от этого зависела его жизнь. На этот раз нож он отобрал сразу же, как только женщина закончила работу — хотя и пыталась её растянуть.
Огонь весело заплясал перед ними всего через пару минут. Левр отвязал Туригутту от дерева, не сговариваясь, они сели рядом, расстелив под собой одно из тонких одеял, прихваченных у сгоревшего экипажа. Наконец-то юноша мог перевести дух. И тут же задаться тысячей вопросов. Что, собственно, произошло утром? Кто были эти разбойники, вооружённые, как наёмники лучших войск? Неужели то действительно была Свора знаменитого Вольфсона, пиратствующего у побережья? Что они делают в Полесье и зачем искали их?
Стоило Левру вспомнить утро, и он сразу чувствовал постыдную слабость в ногах. Смерть никогда не подходила к нему настолько близко. Были, конечно, казни; за всю жизнь в Мелтагроте юноша слышал о пяти или шести и был на одной. Но он никогда не сталкивался с убийством. Ещё страшнее было вернуться потом к месту убийства. Чем ближе они подходили к разорённой стоянке, тем больше Левру казалось, что откуда-то некто наблюдает за каждым его шагом, только и выжидая удобного момента, чтобы наброситься и растерзать. Тела всё ещё были там. Мертвецы, многие из которых казались ещё живыми.
Могли ли рыцари бояться мертвецов? Левр сомневался. Когда его пленница достаточно отогрелась, а урчание в животе стало невыносимым, он не выдержал тишины, вызывавшей к жизни слишком многие тягостные раздумья:
— Вы когда-нибудь боялись мертвецов, мастер?
Она хмыкнула, утыкаясь подбородком в колени и подвигаясь ближе к огню.
— Хочешь страшную сказку на ночь, Мотылёк?
— Я хочу забыть о том, что весь день ничего не ел, — чистосердечно признался Левр.
— Мудро, — похвалила она, щуря тёмные глаза. — Да, есть у меня одна история. Аппетит отбивает. Слушай же…
***
Победа этого стоила. Это было то, с чем они жили в годы Смуты. Это была истина больше, чем жизнь, чем смерть, чем боль. Победа стоила всего.
С этой мыслью Туригутта Чернобурка, ещё не прославившая своё имя, стояла среди тысяч других воинов на Южной стене Элдойра перед тем, как отправиться вниз. Она не боялась боя. На самом деле, её куда больше пугало поражение. А поражение казалось очень вероятным. Она плохо запомнила, какой клич прозвучал перед тем, как она и её десятка заняли своё место в рядах армии Ниротиля. Она не помнила точно, что и кому говорила перед сигналом к атаке.
Но стоило ему прозвучать, в них полетели стрелы и копья, и запоминать стало нечего, некогда — всё размывалось, всё таяло, остались только тени, от которых следовало спасаться. Тени занесённых мечей и летящих стрел. Тени потустороннего мира. Тури казалось, она слышит наяву шёпот душ, что покидали остановившиеся сердца.
Она выжила — вот и всё, что помнила, кроме собственного страха, женщина, когда всё закончилось целую вечность спустя. Поднялась, тяжело кашляя. В дыму, окружавшем её, она не могла различить оттенок знамён, и это было хуже всего. Это было важнее всего. Спотыкаясь, зашагала в никуда, подволакивая ушибленную ногу, но почти сразу споткнулась о чьё-то тело. Дальше идти Туригутта не рискнула, схватившись за бок. Кажется, опять ребро. И опять с той же стороны, что и в предыдущий раз!
Битва продолжалась, но шум удалялся. И, хотя в ушах у Тури звенело, она могла расслышать обрывки фраз, разговоров:
— …и как раз вовремя пришли…
— …поднимай его, поднимай! Этого оставь, он уже всё.
— …только рука? Или ногу тоже? Идти можешь?
А значит, раненых забирали госпитальеры и добровольцы.
Мертвецов было больше. Туригутта медленно обернулась вокруг. Куда бы ни упал её взгляд, вокруг были мертвецы. Куда бы она ни ступила, под ногой оказывалось чьё-то ещё тёплое тело. Оступившись, она упиралась руками в коченеющие трупы. Оборачиваясь, встречала чей-то стекленеющий взор. Вся южная стена, весь ров, все рвы — пять, шесть рядов, кто знает? — были в мёртвых телах, отрубленных конечностях, крови и грязи. Где-то что-то горело. Разлом в стене, который был в нескольких десятках шагов, продолжал осыпаться каменной крошкой. Крики, стоны, плач, мольбы — всё сливалось в одно гудение, висящее над землей.
Тури прижала руки к лицу, пытаясь дышать, но воздух был слишком тяжёлый, она не могла вдохнуть, сломанные рёбра жгло огнём, а ноги слабели, и в последний момент её подхватил кто-то сильный, большой, когда она принялась оседать вниз, цепенея и задыхаясь.
— Ты ранена, сестра? — Незнакомый тёплый мертвец смотрел добрыми серыми глазами сверху на неё; она не смогла бы отличить его лицо от тысячи других лиц. — Ты можешь идти?