Принимающий преступников служитель городского дозора, очевидно, доволен этим обстоятельством не был.
— Тебе платят не за то, чтобы ты уморил их по пути, — распекал он погонщика Ларата, — они нужны нашему князю на каторгах, а не в земле.
— Я им кто, кормилица с сиськой? — огрызнулся Ларат. — Помер и помер, я их не воскрешу теперь.
— Нам донесли, что есть особая пленница, — чиновник метнул короткий взгляд на клетки, — осуждённая за разбой воевода.
— Есть. Жива.
— Кто эта?..
Тури послала обоим по поцелую. Ларат ответно погрозил кулаком:
— Отрежу язык! А что с ней не так?
Дальнейшую беседу было не расслышать. Оба отошли. Тури убедилась в тщетности попыток расслышать их речь. Вместо этого она изучала окрестности. Не зря чиновник переживал за то, что каторжане испортят собой зрелище князю Иссиэлю.
В землях Элдойра, в Предгорьях, а тем более в её родной Руге, никогда не было подобного богатства или роскоши. Помимо сияющих доспехов и множества знамён — рябило в глазах от цветастых стягов, лент, от пестроты одежд — над турнирными полями стоял невообразимый шум. Кроме песен и звона колокольчиков, фальшивящих труб, ржания коней и песен подвыпивших гостей то и дело раздавались крики зрителей, поддерживающих своего претендента на победу.
И вдобавок гости турнира сделали почти невозможным въезд в город. Красные Врата Мелтагрота едва были видны, а тракт уже был забит движущимися толпами гуляющих. Туригутта жадно оглядывалась вокруг, надеясь отвлечься от жжения в мочевом пузыре: Ларат был не самым любезным тюремщиком и пленников прогулками не баловал.
Сам же он вовсю сварился с чиновником, принимающим заключённых. Того не устраивало всё, начиная с внешнего вида каторжан и заканчивая сущими мелочами:
— Чёрные знамёна на ваших копьях. Смените их на белые. — Чиновник свернул свитки, — Чёрные принадлежат династии Элдар. В наших стенах мы им не рады.
— Они серые были, а потемнели от грязи, — ворчливо ответил Ларат. — Я, что ли, знаю, кого вы тут любите, кого — нет?
— Это политика. — Ни единый мускул на лице собеседника не шевельнулся.
— Я не политику в своих клетках вожу, а заключённых! Или от цвета их рванья зависит то, сколько леса сплавят по рекам? Или сколько камня город получит для своих строек?
Сул закатил глаза. Туригутта сделала то же самое. Помимо желания помочиться, её одолевала жажда. И всё зудело от грязи. От запаха собственного с месяц не мытого тела почти выворачивало. Мужчины продолжали препираться. Это могло длиться долго — оставалось надеяться, что не дольше турнира.
— Эй, как насчёт сопроводить моё столь щепетильно охраняемое высочество в кустики? — не выдержала, наконец, женщина. — Или как?
— Заткнись, — не оборачиваясь, стукнул сапогом по телеге Ларат. — Так вот, твоя милость, поговорим о стоянке на ночь…
— С этими знаменами в городе никто не находится. Так приказал князь.
— Да Бог мой, что тебе до знамён-то? Ну снимем мы их, снимем!
— Мне надо отлить, — ни к кому не обращаясь, громче повторила Тури. Терпеть больше было совершенно невозможно.
— Пошла на хрен. Так что, господин?
Ларат не унимался. Но и сул-чиновник был не промах. Правда, говорил он, прижимая к лицу тонко надушенный кусок ткани:
— Именно сейчас у нас проходит турнир. Князь Иссиэль не для того четыре года выкраивал каждый грош, чтобы теперь настроение горожанам портили каторжники под чёрными знамёнами!
— Турнир? Это там, где безусые парнишки тыкают друг в друга деревяшками, чтобы в ночной тиши везунчики тыкали в своих девиц кое-чем…
— Заткнись, твою… ты что творишь, эй, разбойница?
— Писаю, — невозмутимо отозвалась Тури, — я предупреждала.
Сул отвернулся с громким стоном, закрывая платком и глаза.
— Если ты сейчас осквернишь тракт, по которому двигаются наши гости, перевозкой этой особы, князь меня кастрирует! Брат, вытаскивай её оттуда, убери отсюда эти знамёна, сейчас вот-вот начнётся…
— А можно посмотреть на турнир? — Терять Туригутте было нечего, и она не стала отказывать себе в удовольствии поиздеваться над западными сородичами. — Я один раз только видела.
— Скверная развратница! Штаны подтяни сначала.
— Если я это сделаю, можно? — Она прикусила нижнюю губу, кривляясь и нарочно не спеша с одеванием. Со связанными руками в любом случае это не было легко.
За спиной царедворца всего в сотне шагов взревели трибуны. Турнирная схватка началась.
***
Левр не любил быть в центре внимания.
Всю свою жизнь, с тех самых пор, как он оказался в Мелтагроте, он чувствовал себя неловко под взглядами со стороны. Всегда. Лучше не стало, когда пришла весть о казни отца и братьев за измену.
Возможно, на востоке это значило бы больше. Но в Лукавых Землях укрылись многие из сирот знатных домов: отцы одних были казнены без расследования и оправдания на месте, обвинённые в мародерстве и бесчестье, о других вообще не было вестей.
Как любили говорить библиотекари, следующие три поколения в Элдойре будут заново учиться читать и писать, а четвёртому до родословной смутного времени уже и дела не станет.
Как самому Левру не было дела. Или казалось, что не было.
В ту минуту, когда в начищенном до блеска нагруднике своего противника в первом конном поединке он увидел собственное отражение на торжественном марше, ничего Левру Флейянскому так не хотелось, как быть сыном нищего или рыбака или, Бог милостивый, кого угодно, но только не дворянина.
Доспехи немилосердно душили его, заставляли задыхаться. Оплечье, что приладил Ирбильд, сидело криво, как ему казалось. Левр мало что понимал в латах и кузнечном деле. В одном был уверен: полированные, блестящие парадные латы, популярные на турнирных маршах и в карауле князя Иссиэля, в настоящем бою должны были оказаться абсолютно бесполезны.
Как и копья-игрушки, разукрашенная упряжь и узорчатые сёдла.
А также ставки на победу, хвастовство побеждёнными врагами, их числом или их ловкостью — очевидно было для юноши, что чаще всего побеждал не самый сильный, смелый или ловкий, и даже не самый хитрый.
Просто кому-то везло, а кому-то — нет. И ещё были идиоты вроде него самого, что просто не могли спокойно пропустить оскорбление Наставника мимо ушей — даже зная, что это ничем не грозит ни репутации, ни чести самого Учителя. Он был всего лишь эскорт-учеником, и никто не ждал от него немедленного вызова на поединок, и всё же он вдруг, внезапно для себя, вступил в спор. И, как и следовало ожидать, закончилось это плохо.
А именно тем, что он претендовал на первенство в турнире эскорт-учеников. В страшном сне не могло присниться подобное!
— Главное, вовремя откинь голову, если будешь падать, — бормотал Ирбильд, шагая у крупа лошади Левра и пытаясь избежать столкновения с турнирным копьем, — и старайся не сгибать колени: вывих гарантирован…
— Кто и зачем вообще изобрёл эти железяки, — пыхтел Косса с другой стороны, безуспешно пытаясь приладить отходящую пластину оголовья к крючкам, — северяне, не иначе.
— Бану, а не северяне. Но твоя правда, брат, твоя правда. Не наше это вооружение.
«Они уже меня считают проигравшим», — царапнула мысль. Левр не был уверен, почему она его задела.
Мастер-лорд Мархильт тоже был в полном облачении. Его доспехи носили следы ударов. Левр задумался, были ли это латы времён осады Элдойра. Марш закончился.
— Ты, главное, присмотрись к тому, как это делают другие, — посоветовал Мархильт с интонацией настоятеля богадельни, — просто повторяй за ними.
Заскрежетало железо об железо. Ристалище взорвалось криками. Левр при всём желании не мог заставить себя смотреть на то, что его ждало: первый бедолага уже летел вниз с коня через оградку под восторженные крики толпы.
Победитель гарцевал вдоль трибун с жезлом, украшенным перьями и бусами.