Дела оборачивались всё более сомнительным образом. Левр, конечно, слышал о воеводе Туригутте. Кто не слышал о ней? В Поднебесье было немало воинов и воительниц, хороших, жестоких, справедливых, побеждающих, проигрывающих… Их прощали чаще, чем наказывали. Крайне редко их судили в Военном Совете.
К Туригутте Чернобурке это не относилось. Со всех сторон она являла собой исключение.
Последние три года, как знал Левр, она проводила на Пустошах, порабощая восточные племена Афсар, Бану и другие, промышляя набегами и работорговлей, а после была призвана в Элдойр, чтобы быть отправленной на запад — заниматься тем же.
Старейшинам Нэреина и городскому дозору удалось навести порядок в городе без Туригутты, и её воины принялись разорять Лучнинские побережья. Политические нюансы ускользали от юноши. Конечно, он знал, что мятеж обусловлен предполагаемым бесплодием королевы, и, как и большинство жителей Мелтагрота, он радовался искренне, когда долгожданный наследник новой династии всё же явился на свет.
Наследник Гельвина не успел ещё испачкать пелёнки, а половина мира уже рисковала утопнуть в крови войн, вызванных его рождением. Отголоски бунтов и мятежей докатились даже до Лукавых Земель.
А Туригутта, до сих пор бывшая лишь именем откуда-то с дальнего восточного края, превратилась в видимую угрозу. После ночи без снов, наутро она стояла перед ним во плоти, живое воплощение зла, обвиняемая во всех возможных преступлениях и зверствах.
Левр не мог прекратить пялиться на неё, даже стараясь. «Неужели это она, нарушившая рыцарские обеты присягнувших? — поражался юноша. — Она ли великая воительница, за которой поднимались в бой полумёртвые и даже мертвецы, если верить россказням простонародья?» Не слишком высокая, крепко сбитая, с пронзительными тёмными глазами и резкими чертами лица, под многодневной грязью плохо различимыми, мало чем выделялась бы среди толпы подобного рода оборванок, иногда встречавшихся на рынках Сорного Перекрестья. Разве что татуировками на скулах и щеках, уходящими под ворот платья-туники, засаленного и истёртого.
А коротко стриженные тёмные волосы на голове сразу давали понять, что это каторжанка, приговорённая за серьёзное преступление.
Мятежная воевода не пропустила его пристального разглядывания и ответно подмигнула. Левр потупился.
— Хорошо же награждают нынче самых отважных юношей. Кто ты, бедное дитя? — зазвучал её низкий голос с отчётливым неистребимым акцентом. — Эй, тебя сильно вчера стукнуло, что ли?
— С каких пор позволено пленникам прогуливаться, где им вздумается, конвоир? — послышался голос мастера Мархильта. Туригутту немедленно дёрнул за верёвку её стражник. Она послала Левру щербатую улыбку, когда её волокли прочь.
— Мы ненадолго расстаёмся, румяные щёчки!
— Ох надавать бы ей по рту, — скривился Мархильт, — но рука не поднимется: я тоже должен её командиру… ох и долги, когда ж я отдам их!
Он бросил взгляд на Левра и осёкся. Пнул какой-то камушек, покатал его под сапогом. Сумрачно вздохнул перед тем, как уйти.
— Бога ради, выбери себе новый герб, парень!
Левр мог поклясться, что Бог смеялся над ним в те дни. И начал ещё до турнира.
…Всего минуту назад он валялся на песке тренировочной площадки, боясь пошевелить головой и обнаружить, что парализован, а уже мгновение спустя был приставлен стражем к самому опасному из военных преступников, когда-либо осуждённых в Элдойре.
Или, по крайней мере, так говорили.
Туригутта Чернобурка едва ли казалась опасной. Если не считать опасности, исходящей от её острого языка. Она не умолкала дольше, чем на несколько минут. И начала, когда они ещё не покинули ворот Мелтагрота.
Ларат, посвежевший после отдыха, размеренно шагал в середине колонны. Он единственный разговорился с юношей и обратил внимание на него. Даже попытался разъяснить, каковы планы передвижения группы. Левру объяснения помогли мало. Он знал, что до Велды им предстоит двигаться почти сутки, учитывая тяжёлые обозы, но не предполагал направления дальнейшего пути. Карта, которую он зазубрил почти наизусть в библиотеке, расплывалась перед глазами.
Вся учёность и большие знания вдруг оказались маленькими, теряющимися в высокой сочной траве Лукавых Земель, пока потрёпанный караван двигался на восток, потом на север.
— Так-то, конечно, лучше б у Нэреина переправиться, — делился Ларат, — только там к северу ничего хорошего нет. Как говорится, срезать — не всегда хорошая идея.
— Кем говорится? — поинтересовался Левр. Конвоир вздохнул.
— Ты, парень, не к добру с нами пошёл. Вот чует мой костлявый зад, не к добру. Блажной ты какой-то.
— Да тут вся затея не к добру, — высказалась молчавшая с закрытыми глазами в своей клетушке Туригутта, — и твой костлявый зад — тот ещё прорицатель…
— Нет, ну ты посмотри на неё, — вполне миролюбиво заметил Ларат, поигрывая плёткой у пояса, — ведь скверна, как есть. Что б тебе не молчать, Чернобурка?
Пленная воевода приоткрыла один тёмный глаз и весело ответила на незнакомом Левру ильти. Очевидно, ответ содержал запредельное количество бранных слов, потому что Ларат наотмашь ударил плёткой по клетке с ответной руганью:
— …Рот твой грязный так и эдак и наоборот! Вот ведь бесстыжая!
— И пошутить нельзя, — миролюбиво отмахнулась Туригутта, играя плечами, как в танце, поглядывая искоса на Левра. — Эй, мальчик, ты-то чего такой смурной? Воды боишься? И правильно: в этих своих железках потопнешь на переправе.
Переправа появилась перед путниками лишь на следующий день. Левр, как ни старался, не мог ни спать в седле, ни даже дремать на привале. Напряжённый, он вслушивался в гогот конвоиров, в унылую тихую ругань заключённых — пятерых в клетках, исключая мирно дрыхнущую Туригутту, и двух десятков каторжан в кандалах. Ларат обмолвился, что не видит смысла размыкать цепь даже на ночь.
— У него побегов не было, — то ли с завистью, то ли с восхищением поделился один из охранников с Левром. — Все по дюжине каторжан в цепь ставят, а он — два десятка. И кто б ещё взялся Степную Нечисть везти!
Левр покосился на Туригутту. Суеверные стражи отчего-то боялись её больше всех остальных каторжан вместе взятых. Это было неразумно: даже самая умелая, самая пронырливая воительница не убежала бы далеко и не одолела бы три дюжины взрослых мужчин.
И всё же Левр не мог спать ночью. Стоило ему сомкнуть глаза, от клети Туригутты доносились звуки — или ему казалось, что доносились, и он подскакивал, как на иголках. В результате днём всё вокруг стало похоже на сон. Всё: залитые солнцем луга, широкая светлая дорога, вымощенная рыжим камнем — кое-где с вкраплениями известняка. Может, причиной были также слезящиеся глаза: от цветения луговых трав это порой приключалось с юным рыцарем.
— А я говорила, что сопляки одни нынче, — в ответ на очередной чих провозгласила пленница.
— Умнее ничего сказать не можешь? — в нос прогудел юноша неожиданно для себя. Вступать с ней в диалог ему категорически не хотелось.
— А ты умеешь говорить! Ай-вай, оле вай! — развеселилась Туригутта, бряцая кандалами. — Йе, бедолага, что ж ты молчал? Или это только для меня? Целомудрие моё блюдёшь?
— А целомудрие при чём… — Левр прикусил язык, но было поздно. Возликовав, пленница даже поднялась со своего места на коленях:
— Оле вай, да ты просто подарок для стосковавшейся девушки вроде меня, маленький! Позволь напомнить, золотце моё: не должно благородному воину заводить беседу с девицами, ежели только не имеет он к ним самых чистых намерений. Навроде как женихаться по-порядочному. Я не девица, так что намерения можешь возыметь, — она прикусила нижнюю губу, демонстративно прищурилась, — самые грязные намерения…
— Заткни её, ты, — обратился конвоир к рыцарю, — ты её плохо знаешь. Не заткнёшь сейчас, так и будет разглагольствовать. Несносная баба сама просится под удар. Хоть бы у реки-матушки не сквернословила…
— А скоро переправа? — спросил Левр. Страж втянул носом воздух.