Новые революционеры (так уж и скажем — квазиреволюционеры) чтят Манифест, продолжая при этом трудиться в своих наполненных технологией офисах. Может, эти благородные неофиты верят, что однажды они "взорвут систему изнутри". Но, может, с учением Качинского произошла та же история, что и с "Бойцовским клубом" Чака Паланика — клерки и админы прутся от самой идеи, особенно по пьяне, но толком ничего в своей жизни не меняют. Эту особенность "белых воротничков" (которых, по идее — при соответствующем усердии и осторожности — можно было бы подготовить для революционной элиты) хочется назвать "синдромом FC" — здесь вам и паланиковский "Fight Club", и унабомберовский "Freedom Club", плюс раздражение современных (окомпьтеренных) пролетариев от инструмента своей работы: "Fuck Computers" — а именно так, кстати, одно время думали, что называется организация Унабомбера.
Нонконформизм по уик-эндам — горький удел большинства аутсайдеров современного технологического общества.
"Пластмассовый мир победил".
Быть может, мы ошибаемся. Нам очень хотелось бы ошибаться. Быть может, где-то сейчас бойцы неистребимого FC подкладывают листовку-инструкции потенциальному соратнику (приём из "Дневников Тёрнера"), в которой написано что-то вроде того, что когда-то писали розенкрейцеры: "Если кто-либо проявит к нам простое любопытство, то он никогда не будет сообщаться с нами; но если он имеет серьёзное желание быть вписанным в регистр нашего братства, мы, распознаватели мыслей, объявим такого человека соответствующим нашим ожиданиям, но только не раскрывая места нашего пребывания, поскольку самой мысли в союзе с твёрдой волей читателя будет достаточно, чтобы сделать нас известными ему, а его нам"…
После долгих размышлений, взвешиваний и сопоставлений — хотя они могли быть и менее продолжительными, просто нам хотелось обдумать всё как следует — мы пришли к выводу, что единственный правильный вывод из Манифеста, который должен сделать "истинно верующий" — подобно учителю уйти из цивилизации и поселиться в лесу.
Только тогда нельзя будет сказать, что "пластмассовый мир победил".
Не пытайтесь найти себе место в исключениях из правил.
Любое сопротивление, каким бы сильным они ни было, если оно зародилось в каменных джунглях, а тем более, если оно преследует хотя бы толику какой-то "социально-исправительной" цели (общество исправить в привычном смысле этого слова нельзя, его можно переделать только посредством тяжёлого и, может быть, кровавого процесса), любое сопротивление такого рода не будет полностью отвечать идеалу революционера, созданному Унабомбером.
В каждом случае современной протестной или даже антиобщественной деятельности при должном познании Манифеста можно рассмотреть либо сверхсоциализацию (параграфы 24–32), либо процесс власти (параграфы 33–37), либо суррогатную деятельность (параграфы 38–41), либо ещё что-то нежелательное. Каждый человек живёт и действует в своём мире — Качинский объективно оценил все наши миры и выставил вдоль одной линейки. В итоге получилось, что на этот Манифест не имеет права ни один радикал, маргинал или отщепенец, если только он не живёт на природе и не борется за своё выживание в жестокой — но справедливой и равной — схватке с ней.
Все остальные виды деятельности — они, конечно, совершенно не позорны, но как минимум они — полумеры.
Другое немаловажное обстоятельство. Нет-нет, да и предстают учёные в Манифесте эдакими бездушными логическими машинами, закомплексованными умниками, равно как и алчными карьеристами (но это ещё не значит, что они заслуживают бомбы в посылке). Несмотря на то, что Качинский строго разделяет деятелей интеллектуального труда на тех, кто работает на технологию, и тех, кто к ней не имеет никакого отношения ("изучающих археологию, историю, литературу или другие безобидные предметы вроде этих", — как он написал редакции "New York Times"), имидж интеллектуала подпорчен. Пострадавший от бомбы профессор мог быть каким угодно человеком, но если в итоге у кого-то поднялась рука отправить ему бомбу ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО из-за его ума, то что есть этот ум? Зачем он нужен?
Этим мы вовсе не хотим сказать, что теперь в учёные никто не пойдёт. Даже при минимальных познаниях человеческой психологии можно сделать вывод, что теперь многие учёные из-за такого отношения задушат в себе задатки протеста против прессующих условий. К чему сопротивляться, если иначе я не смогу? — справедливо рассудит молодой деятель науки, — если я такой, какой есть? если мне нужна эта чёртова суррогатная деятельность? В итоге элита будущего революционного движения будет сформирована из какого-то более простого, скажем так, материала (наша мысль о формировании революционной элиты из научного состава не так уж и абсурдна — напомним, что сам Качинский обладал докторской степенью).
С другой стороны, нельзя не обратить внимания на следующее обстоятельство. Порицая суррогатную деятельность, Качинский ведёт себя так, словно никогда не слышал понятий вроде "творческая деятельность", "творческий зуд", "творческая одержимость" и т. д. (Ведь, в принципе, ту же науку можно классифицировать и как творческую одержимость.) А если и слышал, то и для них у него найдётся пара ласковых. Хотя творчество как явление присутствует практически в каждом примитивном обществе, столь обожаемом Качинским.
Хорошо, допустим, творчество действительно преследует искусственную (суррогатную) цель. Но как тогда поступить с одержимостью ИДЕЕЙ? И насколько человек ответственен за то, что та деятельность, которой он только и может, а главное — хочет — заниматься, никак не совместима с добычей "предметов первой материальной необходимости", которая единственно не является суррогатной деятельностью? И что вообще есть ИДЕЯ и её союз с человеком?
Ведь и сам Теодор Джон Качинский одержим идеей — вне всяких сомнений, — и его террористическую деятельность, равно как и Манифест, можно расценивать именно как суррогатную деятельность. И почему он хочет исправить существующее общество, т. е. — почему он заботится о людях? Что это? Сверхсоциализация? А борьба с технологической системой — не процесс ли это власти? В общем, как и всякого идеолога, Унабомбера можно завалить претензиями, порождёнными его идеологией, приложенной к его же действиям.
Вместе с тем, предъявляя своим истинным приверженцам высокие требования, и отбраковывая по тем или иным соображениям претендентов на титул антитехнологического революционера из всевозможных антисистемных формаций, Манифест всё же даёт им шанс войти в революцию. Каждый из радикалов, так или иначе противостоящих системе, может найти в Манифесте что-то своё. Качинский просто формулирует — может быть, иногда слишком в общих выражениях — их претензии к системе и показывает, что на самом деле стоит за ними. При взвешенном и серьёзном подходе каждый маргинал может остаться самим собой и в то же время работать на революцию против технологии.
Фактически Унабомбер в своём Манифесте предлагает программу объединения ВСЕХ радикалов с ЕДИНОЙ целью — борьба с системой. Это не очередная попытка собрать всех леваков под одним знаменем, и даже не попытка создания т. н. «красно-коричневого» фронта. Тед Качинский заложил фундамент, на котором могут объединиться все, не взирая на свои политические, религиозные, расовые, философские и т. д. убеждения. И имя этому фундаменту — СВОБОДА. Свобода от системы, свобода от машин. Машины наступают не только в голливудских блокбастерах — они наступают и в реальности. Точнее, в том, что нам выдают за реальность.
Качинский прогнозирует, что революции против технологии скорее всего предстоит стать революцией аутсайдеров (параграф 194). Это именно то, что надо. Не будучи убеждёнными в приоритетности цели уничтожения технологии, недовольные системой могут послужить делу тотальной и последней революции.