Великий александрийский экзегет Дидим Слепец также написал трактат Против манихеев[48]. Манихеи, несомненно, очень сильно его беспокоили; его работы изобилуют прямыми и косвенными упоминаниями о них. Он спорит с ними о природе ангелов — и, в особенности, дьявола, который, как он утверждает, был сотворен и стал злым по своей собственной воле. Он отстаивает Провидение, божественное творение, свободу человека. Разумеется, как отмечает Густав Барди, манихейский прозелитизм был постоянной угрозой для христианской ортодоксии в области Дидима[49].
Подобно трактату Серапиона, трактат Дидима остается на абстрактном уровне, используя κοινη философскую аргументацию. Однако в данном случае у нас есть настоящее доказательство, что его памфлет отражает Sitz im Leben дискуссий с манихеями. В Комментарии на Экклезиаста, найденном среди папирусов Туры, он детально рассказывает о своей беседе с манихеем о законности или незаконности брака[50]. Этот же вопрос он замечательно разбирает в восьмой главе своего Contra Manichaeos[51].
Дидим указывает, что до Христа все браки были греховными. Изза своего греха Адам получил материальное тело, которое затем унаследовали все люди. Только с приходом Спасителя и Его жертвой, освободившей мир от греха, брак стал законным или, скорее, безгрешным, — по крайней мере, для живущих по Евангелию.
Таким образом, взгляды Дидима на тело и брак позитивны. Вопреки манихеям, он утверждает вместе с большинством христианских авторов, что тело не является по природе злом. Возможно, признав безгрешным только христианский брак, он немного подпал под влияние своих противников. В этом контексте уже отмечалось, что его антиманихейская полемика потребовала от него значительно более точных формулировок по вопросу первородного греха — учения в то время еще не сформировавшегося — чем от более ранних богословов, включая Афанасия[52]. Подобные оценки следует проверить в свете недавно опубликованных папирусов с сочинениями Дидима.
В частности, дальнейшее исследование должно определить, не стали ли манихеи катализатором, позволившим старым теологуменам кристаллизоваться в новую догму, ставшую одним из краеугольных камней позднейшей христианской мысли. Возможно, не случайно главный теолог первородного греха на Западе, Августин, был раскаявшимся манихеем, и Юлиан Экланумский обвинял его в том, что он позаимствовал суждение о первородном грехе из своей былой ереси[53].
Перевод выполнен Дм. Алексеевым по изданию:
G.G. Stroumsa, The Manichaean Challenge to Egyptian Christianity // Birger A. Pearson & James E. Goehring (eds.). The Roots of Egyptian Cyristianity. Studies in Antiquity & Christianity. 307 - 319.
Примечания
1.W.E. Crum, “A ‘Manichaean’ Fragment from Egypt”, JRAS 73 (1919) 208. К сожалению, значимость египетского манихейства признается не всеми исследователями. Обзор А. Мартина (A. Martin (“Aux origines de l’eglise copte: l’implantation et le developpement du Christianisme en Egypte (1 - 4)”, REA 83 [1981] 35 - 56) ссылается на иудеев и гностиков, но не упоминает о манихеях.
2.См. P. Brown, ‘The Diffusion of Manichaeism in the Roman Empire.’ JRS 59 (1969) 92 - 103 [= religion and Society in the Age of St. Augustine (London, 1972) 94 - 118].
3.См. W.H.C. Frend, “The Gnostic-Manichaean Tradition in Roman North Africa,” JEH 4 (1953) 15.
4.Новую попытку решения см. F. Wisse, “Gnosticism and Early Monasticism in Egypt” в Gnosis: Festschrift für Hans Jonas (ed. B. Aland; Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1978) 431 - 40.
5.Другую точку зрения см. в R. Grant, ‘Manichees and Christians in the Third and Early Fourth Centuries”, в Ex Orbe Religionum: Studia G Widengren… oblata I (Supplements to Numen 21; Leiden: E. J. Brill, 1972) 438.
6.См. G. Stroumsa, “The Words and the Works: Religious Knowledge and Salvation in Augustine and Faustus of Milevis”, в Cultural Traditions and Worlds of Knowledge, ed. S.W. Eisenstadt and I.F. Silber (Philadelphia: ISHI, forthcoming).
7.G. Stroumsa, ‘Monachisme et Marranisme chez les Manicheens d’Egypte,’ Numen 2 (1982) 184 - 201; особенно см. прим. 8 на стр. 197.
8.См. L. Koenen, “Man i chäische Mission und Klöster in Ägypten” в Das römisch by zantinische Ägypten (AegT; Mainz am Rhein: Von Zabem, 1983) 93 - 108.
9.Это было мнение Карла Хюсси. См. Karl Heussi Der Ursprung des Mönchtums (Tubingen: Mohr, 1936) 290. По его мнению, манихеи, по меньшей мере, внесли свой вклад в атмосферу, в которой развивалось раннее монашество, и могли стать источником вдохновения для христианских монахов. О социальных условиях, в которых аскетизм был институциализирован в христианском Египте в конце третьего - начале четвертого века, см. E.A. Judge. “The Earliest Use of monachos for ‘Monk’ (P. Coll. Youtie 77) and the Origins of Monasticism” JAC 20 (1977) 72 - 89.