Вспомним, что именно этот критерий отвергали идеологи реформы, которые с 60-х годов вели методическую пропаганду против советской «уравниловки». А именно она «компенсировала потери наиболее незащищенных членов общества».
Экономист Л. Пияшева требовала: «Не приглашайте Василия Леонтьева в консультанты, ибо он советует, как рассчитать «правильные» цены и построить «правильные» балансы. Оставьте все эти упражнения для филантропов и начинайте жестко и твердо переходить к рынку незамедлительно, без всяких предварительных стабилизаций».
И этой пропаганде многие поверили! Решили, что с ними «по справедливости» разделят отнятое у «слабых».
Ролс считает несправедливым даже «принцип равных возможностей», согласно которому в рыночной системе люди с одинаковыми талантами и волей в идеале имеют равные шансы на успех. Ролс утверждает, что эта «природная лотерея» несправедлива и для ее коррекции нужно введение неравенства, приносящего пользу наиболее обделенным.
Подчеркну, что это — выводы либерального философа, а не коммуниста и даже не социал-демократа. Он считается самым крупным философом XX века в США. Более того, его критикуют другие крупные либеральные философы за то, что он слишком либерален и недооценивает проблему справедливости в отношении коллективов, общностей людей, переводя проблему на уровень индивида.
Но каковы российские политики! Ведь принципы этого либерального философа проникнуты более глубоким чувством солидарности и сострадания к людям, чем рассуждения о соборности и народности наших депутатов и министров. А уж рассуждения наших рыночников выглядят просто людоедскими.
Да, законы нынешней Российской Федерации — меньшее зло, чем беззаконие. Но нельзя же не видеть несправедливости законов, которые отняли у людей право на труд и на жилище, а теперь шаг за шагом сокращают право на здравоохранение и на образование. Тенденция неблагоприятна — что же мы празднуем в День Конституции?
Начнем с замысла реформы. Известно, что в СССР организацию ряда важнейших систем жизнеобеспечения взяло на себя государство (пример — ЖКХ). Блага, «производимые» этими системами, распределялись уравнительно — бесплатно или за небольшую плату. Реформаторы, следуя догмам неолиберализма, напротив, не признавали иного основания для права на жизнь, кроме платежеспособного спроса. Коррекция жестокой действительности допускается как социальная помощь «слабым». Е. Гайдар рассуждал так: «Либеральное видение мира отвергало право человека на получение общественной помощи. В свободной стране каждый сам выбирает свое будущее, несет ответственность за свои успехи и неудачи» [38].
Это противоречило фундаментальным свойствам «объекта реформирования». И антропология культуры России, несущая на себе отпечаток крестьянского общинного коммунизма, и русская православная философия исходили из представления, что бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло. Надо особо подчеркнуть, что понимание бедности как зла, несправедливости, которую можно временно терпеть, но нельзя принимать как норму жизни, вовсе не является порождением советского строя и его идеологии. Напротив, советский строй — порождение этого взгляда на бедность.
Вот выдержка из старого дореволюционного российского учебника по гражданскому праву: «Юридическая возможность нищеты и голодной смерти в нашем нынешнем строе составляет вопиющее не только этическое, но и экономическое противоречие. Хозяйственная жизнь всех отдельных единиц при нынешней всеобщей сцепленности условий находится в теснейшей зависимости от правильного функционирования всего общественного организма. Каждый живет и дышит только благодаря наличности известной общественной атмосферы, вне которой никакое существование, никакое богатство немыслимы… За каждым должно быть признано то, что называется правом на существование… Дело идет не о милости, а о долге общества перед своими сочленами: каждый отдельный индивид должен получить право на свое существование… Конечно, осуществление права на существование представляет громадные трудности, но иного пути нет: растущая этическая невозможность мириться с тем, что рядом с нами наши собратья гибнут от голода, не будет давать нам покоя до тех пор, пока мы не признаем нашей общей солидарности и не возьмем на себя соответственной реальной обязанности» [39].
В этом разделе учебника, во-первых, отрицается способность рынка оценить реальный вклад каждого человека в жизнеобеспечение общества. Во-вторых, утверждается всеобщее право каждого на получение минимума жизненных благ на уравнительной основе — именно как право, а не милость. И это право в современном обществе должно быть обеспечено государством, а не благотворительностью.
Наконец, утверждается, что уравнительное предоставление минимума благ в условиях России начала XX века является не только этически обязательным, но и экономически целесообразным. В России реформаторы конца XX века, напротив, стали выбрасывать из общества бедных. Это был исторический выбор, сделанный без общественного диалога. Так был задан определенный вектор, и явного осознанного отказа от него до сих пор не произошло.
Послание Президента 2000 года гласит: «У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства». В чем же избыточность социальных обязательств в России? Относительно чего они избыточны? Мусорные баки в Москве по несколько раз в день перебираются людьми, еще недавно принадлежавшими к «среднему классу». Число этих людей таково, что они составляют социальную группу. Но ведь они — только видимый кончик проблемы.
В том же году, что и Послание, вышел Государственный доклад «О состоянии здоровья населения Российской Федерации» (М., 2000). В нем сказано: «Непосредственными причинами ранних смертей является плохое, несбалансированное питание, ведущее к физиологическим изменениям и потере иммунитета, тяжелый стресс и недоступность медицинской помощи».
И при этом президент считает социальные обязательства государства избыточными и призывает их сокращать!
Реформа стала небывалым экспериментом по искусственному созданию массовой бедности в благополучной промышленно развитой стране. В России была организована невиданная в мире бедность работающих людей. Из общего числа бедных более двух пятых составляли лица, имеющие работу. Это — проблема не только экономики, это уникальное свойство политической культуры. Известно, что в доктрине реформ не было предусмотрено никаких мер для предотвращения крайней бедности и образования социального дна. Исследователи ВЦИОМ писали в 1995 г.: «Процессы формирования рыночных механизмов в сфере труда протекают весьма противоречиво, приобретая подчас уродливые формы. При этом не только не была выдвинута такая стратегическая задача нового этапа развития российского общества, как предупреждение бедности, но и не было сделано никаких шагов в направлении решения текущей задачи — преодоления крайних проявлений бедности» [40].
Можно предположить, что это было следствием «культурной бесчувственности» власти. Она игнорировала тот факт, что бедность и ее воздействие на общество — явления культуры. В разных цивилизациях они предстают по-разному. На Западе социальное дно сосуществует с благополучным большинством населения потому, что оно легитимировано социал-дарвинизмом, господствующим в сознании как благополучных, так и отверженных. Предполагать, что так же произойдет в России — ошибка, говорящая о том, что власть неадекватна стране.
В российском обществе бедность является социальной болезнью. Для ее лечения необходим рациональный подход — с установлением диагноза, выяснением причин и отягчающих обстоятельств, разумный выбор лекарственных средств и методов. Но если нет рационального представления о проблеме, то значит, не может быть и рационального плана ее разрешения.
В России сегодня даже нет языка, более или менее развитого понятийного аппарата, с помощью которого можно было бы описать и структурировать проблему бедности. Есть лишь расплывчатый, в большой мере мифологический образ, который дополняется метафорами, в зависимости от воображения и вкуса оратора. Соответственно, нет и более или менее достоверной «фотографии» нашей бедности, ее «карты».