Переговоры прошли быстро. Услышав наше желание продавать ее пиво в крупном городе, директриса ошалела от радости и повела нас с экскурсией в пивоваренный цех. Пока мы шли по территории завода, директриса без остановки жаловалась о нелегкой судьбе предприятия — консервировать нечего, все совхозы и колхозы развалены, завод потихоньку рушится варит лишь пиво, зарплаты у работников завода мизерные и выплачиваются с задержкой в несколько месяцев, другой работы в селе нет, вот и маются на заводе все за копейки. Мы зашли в цех, там готовили к пастеризации очередную партию пива. Г отовое пиво разливали по бутылкам и складывали навалом в огромную кастрюлю, метра полтора в диаметре и такой же глубины. После кастрюлю цепляли крюками цепной тали и перемещали на электроплиту. Там кастрюлю заливали водой и в прямом смысле варили пиво при высокой температуре. Затем воду сливали, бутылки остывали, их вынимали и вручную клеили этикетки. Примитивное производство с большой долей ручного труда.
К концу визита мы выяснили, что нашим конкурентом был какой-то армянин. Он поставлял на консервный завод тракторные шины, а пиво забирал бартером. Я огорчился, узнав про бартерную схему конкурента, выходило, что он всегда мог продать пиво даже ниже закупочной цены, лишь бы от него избавиться. Нам же в бартере директриса отказала, заявив, что заводу уже ничего не нужно. Предложение возврата пивной бутылки тоже не прошло, завод закупал только темную и довольно дешево. Финт с сахаром также не выгорел. Собственного транспорта у завода не было, оставался лишь вариант с наемным. Но мы все равно выторговали сносные условия, договорились, что будем брать пиво на реализацию по партиям и обещались уже на следующей неделе приехать за первой. В обратный путь нас провожали, чуть ли не всем заводом.
Через неделю мы наняли машину и поехали за первой партией сельского пива. Вернувшись, развезли пиво по незанятым армянином базам, и я принялся отслеживать остатки его пива в городе. Быстро выяснилось, что через две недели кончается срок годности партии конкурента, и за это время весь товар точно не продастся. Так и вышло, как только срок годности его пива закончился, мы завезли свежее из своей партии. Пиво конкурента сняли с продаж, оно пылилось горами ящиков на складах баз еще недели две, пока тот не вывез его и пропал сам, получив убыток.
Зиму мы проработали относительно стабильно. Цена на сахар медленно и уверенно снижалась и к середине весны установила абсолютный рекорд — двести шестьдесят рублей за мешок. Теперь с каждого мешка сахара, отправляемого на Елецкий пивзавод, мы имели сто двадцать рублей. Огромная наценка, о которой мы молчали, зная, что «сахарники», выдерживая сильную конкуренцию, имели с каждого мешка лишь двадцатку. Дела у них шли хорошо, объемы постоянно росли, и весной грузчиков стало четверо. Минимальные продажи пива зимой мы пережили именно благодаря максимальному заработку на сахаре. Директриса консервного завода нас клятвенно заверила, что тот бартер на шины был разовым случаем и больше не повторится. Но армянин объявился в мае. Он снова получил пиво в обмен на тракторные колеса и, как в прошлый раз, завалил половину баз нашего города сельским «Жигулевским». Цена, естественно, оказалась ниже нашей. Отец позвонил директрисе и долго возмущался в трубку, та в ответ вертелась, как могла, сказала, что ей нужны были эти колеса, и другого выхода у нее не было. Отец пенял ей на порядочность и силу данного слова, на что директриса еще истеричнее кричала в трубку. Слушать ее в здравом уме было невозможно. Пришлось решать проблему самим. Мы разыскали армянина, тот приехал к нам на базу на грязнющей красной «девяносто девятой» с оторванным левым зеркалом. Мы предложили самое простое решение — он передает свою партию пива нам, мы ее реализуем и после рассчитываемся. Выходило выгодно всем, конкурент гарантированно получал свои деньги, а мы возвращали себе контроль цены. Демпинг всегда сильно вредит торговле. К моему удивлению армянин не согласился, а попытался «выкрутить нам руки» — заломил цену и предложил купить все его пиво разом. Мы отказались, нам проще было выждать две недели, когда у пива конкурента выйдет срок годности и вопрос решится сам собой. Так мы и поступили. Через две недели половина товара у армянина просрочилась. Я еще долго наблюдал на складах баз горы пыльных ящиков с белым двухсантиметровым слоем осадка из белых хлопьев на дне бутылок.
На одной из баз вышел забавный случай. Мы привезли очередную партию свежего сельского «Жигулевского» и сильно удивились, увидев на витрине базы бутылку пива со знакомой этикеткой и низкой ценой. Сомнений не могло быть, конкурент добрался и до этой базы, ранее в которую товар не возил. Я смотрел на цену и лихорадочно соображал, что же делать дальше. Цена на бутылке стояла убийственно низкая — на тридцать процентов ниже нашей. Что делать!? Я вышел из здания на улицу, сел к отцу в «двойку» и нервно закурил. Решение пришло почти сразу.
— Знаешь, что надо сделать!? — выпустил я в открытое окно машины дым затяжки.
— Что? — с кислым выражением лица произнес отец, держа в левой руке сигарету, а правой принявшись машинально тереть набалдашник ручки передач.
— Надо скупить здесь все его пиво и тут же выставить по нашей цене! — выпалил я, ощущая внутреннюю радость от ловкости мысли. — Тридцать процентов разница! Почему бы ее не забрать себе!? База так и так заработает свои десять процентов, им-то какая разница! Более того, база заработает на одной партии товара дважды!
Я смотрел на отца. Его лицо медленно менялось от осознания моих слов.
— Нам даже возить ничего никуда не придется! — продолжил азартно я. — Просто принесем деньги в кассу, купим пиво и тут же его оформим на реализацию уже по своей цене, они только ценник поменяют и все! И все в шоколаде — армянин получает деньги, база свои десять процентов, мы избавляемся от демпинга конкурента, не сходя с места, зарабатываем по реализации тридцать процентов, и база получает еще десять процентов! Как тебе мысль!?
Судя по выражению лица, мысль отцу нравилась, но он пребывал в нерешительности. Я вышел из машины и направился к директору базы, стоявшему тут же на улице невдалеке. Тот выслушал меня внимательно, недоуменно вытянулся в лице и после мучительного поиска подвоха в моих словах, не найдя его, произнес: «Не, так нельзя…»