— Да уж, работенка у вас! — произнес я сочувственно.
Грузчик, выдув поллитра залпом, тут же купил еще несколько бутылок.
— А ты что думаешь, мы всегда раньше только грузчиками работали? — вдруг произнес тот, уже медленнее опустошив наполовину вторую бутылку и цепко уставившись на меня. Я удивился вопросу, соображая, что же я думаю.
— Мы раньше тоже бизнесом занимались… — продолжил грузчик, подразумевая под «мы» кого-то из остальных троих, лежащих на мешках, и указывая в их направлении зажатой в руке бутылкой.
Я не знал, какую фразу вставить в неожиданно начавшийся диалог, но парень продолжил: «Все у нас было! И бизнес был, мы вместе с Костяном начинали…»
Грузчик снова махнул в направлении товарищей.
— Ааа… ну, нормально… — выдавил из себя я неопределенное, кивнул.
— И деньги у нас сразу появились… — уже не с бахвальством, а больше с грустью добавил грузчик. — А как деньги пошли, так там сразу началось — бани, сауны, бабы…
Я молчал, мне все было ясно. Даже если парень привирал, история звучала правдиво для многих подобных случаев.
— Нам надо было раскручиваться, деньги оставлять в деле, а мы… — грузчик досадливо махнул бутылкой, отхлебнул из нее и пошел на улицу к остальным.
«Все у нас было!» — эхом отозвалась в моем мозгу фраза, пробрала холодом осознания до костей. Я вздрогнул от ее простоты и неотвратимости и решил для себя, что приложу все усилия, чтобы не оказаться в подобной ситуации.
Сахарный психоз продолжался. Если раньше «сахарники» работали до шести, то стали задерживаться и до восьми и даже девяти вечера. Народ тянулся к ним до сумерек. Для нас же с отцом наступили грустные времена, прибыль на сахарном бартере упала в ноль. Мы поторговались с коммерческим директором Елецкого пивзавода, и тот согласился на цену в четыреста двадцать рублей за мешок, но ни копейкой больше. Наступил предел. Мы отгрузили лишь одну партию по новой цене, как та рухнула в нашем городе до двухсот шестидесяти рублей за мешок — еще вчера на кривых поддонах висели бумажки с цифрами «380», а на следующее утро — «260». Покупателей как ветром сдуло. В городе наступила мертвая «сахарная» пауза. Юра с напарником погрустнели. Я их хорошо понимал. Как говорится, аппетит приходит во время еды. Но жаловаться соседям было грех, сахара на складе по высокой цене осталось всего пару тонн, а денег за время ажиотажа они заработали кучу. Рядовые же покупатели в очередной раз попали в обычную экономическую ловушку — поддавшись панике и стадному инстинкту, бездумно нахватались товара про запас по пиковой цене, растратив свои сбережения. Лишь единичные машины изредка подъезжали за сахаром, один из грузчиков лениво выносил мешок и клал в багажник авто покупателя. Остальные грузчики сидели на улице в одних шортах на пустых пивных ящиках, загорали и грызли семечки. Горячий ветер носил по базе целлофановые пакеты, за которыми иногда лениво трусил ротвейлер. Только мы с отцом продолжали ежедневно развозить пиво. Впереди оставался всего месяц больших продаж, сентябрь, мы старались успеть заработать.
С погодой везло, но не повезло с бартером — в начале сентября позвонил коммерческий директор Елецкого пивзавода и сказал, что с октября месяца брать сахар у нас не будет, только деньги. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба. Смысл в торговле Елецким пивом пропал в принципе. За вычетом всех расходов и аренды склада, прибыли с продажи самого пива нам хватило бы только на поддержание штанов. Топтаться в бизнесе на месте мне не хотелось, нам нужно было развитие. Хлипкие надежды на сельское пиво растаяли следом в тот же месяц, завод с октября собирался поднимать отпускную цену — впереди замаячил конец пивного бизнеса. И как часто водится, Судьба позволила нам заработать небольшой выходной бонус.
Вторая суббота сентября — день нашего города. В две недели до праздника всегда случались хорошие оптовые продажи алкоголя — розничные магазины закупались впрок.