====== Не всё идёт по плану ======
Обычно ожидание хорошо разнообразится курением. Пока ждёшь чего-то, достаёшь сигарету и вроде как при деле, уже не так неприкаянно ползают руки, ища занятие, и даже мысли яснеют, схватываясь за что-то. Картинки для них рисуются на дыме перед лицом, как на простыне для диафильма. С годами я всё меньше люблю ждать, сказал бы – не выношу, не моё это. Терпение не самое сильное моё качество, но я в себе его выдрессировал за прожитые лета, и умею держаться невозмутимо настолько, насколько нужно обмануть окружающих. Но я решил отложить сигарету до послесовокупительного блаженства. Кико прилетала в Сингапур, я снял номер в гостинице и лежал на кровати, глядя в потолок, а не на часы. Время невозможно поторопить, им нельзя управлять, поэтому если смотреть на циферблат, только разлагаешь себе нервную систему. Стрелки не бегут и не останавливаются, а если подгонять их или тормозить, то это будет касаться только этих стрелок, и не более, время всё так же победителем будет смеяться где-то в невидимости пространства. Я попытался проследить путь часовых механизмов всего мира, представляя, как их датчики, шестеренки, заводные детали, крошечные счетчики тончайшими нитями стремятся куда-то в общий центр, который никто не знает, где находится, и там, в центральном офисе, сидит большое, зажравшееся и ухмыляющееся Время, раздающее указания и делающее поправки. Интересно, оно выглядело бы как старик-волшебник или старуха с косой? Все древние люди верили в каких-нибудь божков, мойр, парок, которые плели судьбы и отмеряли жизни, но о самом времени что-то не припомню сказаний и мифов, кто им управлял? Самый главный? Нет, обычно это создатель людей, метатель молний, хозяин ада, кто угодно, но не часовщик уж точно. Странно, создавай я свой пантеон, то там был бы единственный бог – создающий длительность или краткость всего происходящего. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – Гёте, несомненно, знал толк в неподдающемся, неподвластном, в том, что определяет, направляет и что невозможно уловить. В дверь раздался стук, и я поднялся. Подошёл, открыл. В шёлковом полупрозрачном шарфике, перекинутом через плечо после того, как обвил шею, Кико сияла, придерживая чемоданчик на колёсиках. Шарфик был для красоты, а не по погоде, и функция его была выполнена на все сто, кроме него и её улыбки я не обратил внимания ни на что из одежды. Прическа не изменилась. Вроде бы. Не то чтобы я совсем не помнил, какая она была, но женщины любят укоротить на один сантиметр, отстричь одну прядь на макушке для объёма, перекраситься из «мокко» в «знойный шоколад», что в принципе одно и то же для мужского взгляда, и ожидать, что ты сразу заметишь, определив безошибочно, где и какие произошли перемены. Если бы я стал подмечать такие нюансы, со мной можно было бы начинать дружить, а не спать, и обсуждать со мной мальчиков. – Как я соскучилась! – отпустила Кико ручку чемодана и бросилась со мной целоваться, что мы сделали на шаг от порога, со стороны номера. Поцелуй получился вкусным, потому что мне хотелось целоваться сейчас, потому что я хотел продолжать и был возбужден, не столько от Кико, сколько в принципе, не трахавшийся уже недели три – все некогда было. Я узнал её помаду, которая меня устраивала, что было одим из преимуществ Кико. Многие девушки красят губы, не задумываясь о том, как это облизывать мужчине, поэтому бывает липко, парфюмерно, жирно, будто губы в вазилине, так, словно жуёшь бутон розы, а потом ещё оттираешься от блеска или красно-розовых разводов, подобно не прошедшему кастинг претенденту на роль Джокера. Но помада Кико не пачкалась, не скользила и имела лёгкий привкус карамели или ирисок. Мне нравилось. После первого поцелуя она обернулась, чтобы затащить чемодан и закрыть дверь. Мы продолжили. С меня снимать особенно нечего, футболка свободно болталась на мне, и Кико забралась под неё руками, гладя и обнимая. Я потянул её шарфик и отбросил его на пол, переместившись губами на оголившуюся шею. V-образный вырез позволил опуститься почти к самой груди, пусть крошечной, но женской, которую хочется кусать и сосать в любом виде. Взявшись за ремень на её джинсах, я стал его спешно расстёгивать, хотя почувствовал, как бедра Кико подались чуть назад. Не обратив на это внимание, я дошёл до пуговицы, и тогда она остановила меня рукой. – Подожди, дай мне хотя бы принять душ с дороги! – Я поднял свои глаза к её глазам, кокетливым и не отягченным ничем. Мне хочется секса. Вот так с порога, брать и наслаждаться им без слов, пока не придёт удовлетворение, а потом можно и поболтать. Нельзя сказать, что я никогда не разговариваю с Кико, я умею слушать. Сказать ей мне много нечего, но в том, что я засыпаю после секса меня обвинить нельзя. – Это может подождать, – попытался продолжить я и расстегнул молнию на её джинсах. Кико взяла мои ладони в свои и положила их на талию. – Джиён, ну дай мне пять минуточек, расскажи, пока что, как ты тут без меня поживал? – Она принялась раздеваться. Сама. Стянула уже немного сползшие от моих действий джинсы, быстро скинула кофту. Осталась в комплекте белья, придавшего ей вид юной невинности своим бледно-чистым цветом. Что-то во мне было погашено. Какой-то пыл, которому хотелось разгореться, а его окончательно задули. Шнур фетиля, подожженный, крался к бочке с порохом, но на него наступили, и фейерверк не состоялся. Я не могу сказать, блестели ли мои глаза до этого, но сейчас, когда Кико стала собираться в душ, я сам чувствовал, как смотрю пустым и безынтересным взором. Я не юнец шестнадцати лет, который готов ждать и стоять под окнами, который так хочет ещё испытывать неизведанное в половых актах, что будет рисковать, терпеть, сочинять, искать, лишь бы ему дали и оно случилось. Я столько всего повидал в сексе, что не смогу вспомнить всё, при всём желании не смогу. Даже год отношений с Наташей, самый первый опыт, я помню, что было здорово, помню её комнату, помню квартиру друзей, где удавалось потрахаться, помню ту, семнадцати-восемнадцатилетнюю Наташу, некоторые позы, в которых мы это делали, но подробности и ощущения – нет. А уж после этого, вся череда, превратившаяся в опыт, эксперименты и стандартные соития, групповухи и синглы, мулатки, азиатки, негритянки, европейки, я познал, наверное, все национальности и слышал постельные возгласы на сотне языков. Я пихал во все три дырки, был нежным и жестким, активным и ленивым, голодным и сытым. Меня нельзя уже было удивить, но это не значило, что я пресыщен до того, что больше не хочу секса вообще. Хочу, но этот момент истинного желания, а не инстинкта редок. Он заключается в том, что всё должно происходить естественно, без игр, которых было полно в моей эротической части жизни, без недоразумений, без несовпадений. Я просто хочу, чтобы меня понимали, здесь, в интимном уединении, куда всё меньше хочется пускать кого попало. Иногда, конечно, просто покупаю шлюху, но в них больше всего напрягает то, что им надо сказать, чего хочется. Блядь, я задолбался говорить. Всем бабам, каждой. Мне не нужен продольный шпагат и минет с заглатыванием яиц, даже стоны в диапазоне определенной октавы не требую. Я хочу гармоничного секса. Я раздеваю – она поддаётся, я смотрю с желанием – она подходит, я сажусь на кровать – сядь сверху. Черт, да если самой чего-то хочется, тоже ведь можно подать определенный знак? Прямой и очевидный, как мужские сигналы, а не как однажды мне заявила одна любовница: «Я надела красное, а не бежевое бельё, думала ты поймёшь, что сегодня я хочу пожестче, но ты не понимаешь намеков». Блядь. Сука. Положи мне в руку ремень – вот намёк. Прицепи себя к спинке кровати наручниками – вот намёк. Но я не готов учить язык цветов, чтобы потом искать на подоконниках в вазах орхидеи или гибискус и исходя из этого, угадывать сексуальные желания. Я посмотрел несколько секунд, как Кико достаёт из чемодана дезодорант и какие-то ещё тюбики, для чего наклонилась передо мной, оказавшись задницей вверх. Но и это не спасло, моё возбуждение пропало. – Ну, чего ты молчишь? – не оборачиваясь, сказала она, – ты обедал сегодня? Или потом сходим вместе? Сунув руки в карманы и наткнувшись пальцами на пачку «Lucky strike», я обошёл девушку и направился к двери. Она заметила моё движение и выпрямилась. Голос её сразу же сменился на тревожный: – Ты куда?! – Дела, – коротко бросил я, поворачивая защёлку. Уйти бы отсюда поскорее, обрыдло это, и Кико – дура. – Какие дела? Ты говорил, что будешь со мной до вечера, что тебе никуда не надо… – А теперь – надо. – Я хотел открыть дверь, но Кико подошла и рукой прижала её обратно, захлопнув. – Что случилось? Тебе никто не звонил. Что с тобой? – Всё в порядке, – улыбнулся я, пожав плечами. Она была такая очаровательная ещё пять минут назад, я хотел спустить с неё штаны и трусики, завалить на пол, делать плохие вещи, облизывать губы её большого и призывного рта. Какая-то ласковость была у меня к ней пять минут назад, хотелось гладить её прямые темные волосы и прижать к себе, такую маленькую, как девчонка. Но вот передо мной уже другая Кико, чужая, одна из многих, примитивная и непонимающая. – Номер оплачен на неделю. Располагайся. – А ты? – А я буду у себя. – В лице её флирт сменился на гнев, да так резко, что это искажение на миг обезобразило милые черты. Ноздри её стали раздуваться, а глаза стали огромными. – Что это значит?! Джиён, ты способен нормально объяснять?! – Скорее всего. Просто не хочется, – безмятежно повторил я плечами жест безразличия. Это разозлило её ещё больше. – Я прилетела к тебе из Штатов, чтобы провести вместе несколько незабываемых дней, а ты просто хочешь уйти и быть у себя?! Ты издеваешься?! – Ты хотела в душ, – напомнил я, кивнув в сторону ванной. Мне вспомнилась одна знакомая, мы с ней были любовниками несколько месяцев, хотя встречались раз-два в несколько недель, нечасто, одним словом. Это было давно, лет восемь назад. У меня тогда как раз появилась своя квартира, я привёл её к себе. Заказал что-то поесть, пиццу вроде бы, по-моему, это была пицца «Маргарита» – знакомая не ела мяса. Мы ужинали. Потом пили вино. Потом я заморочился кальяном – они были тогда дико популярны, иногда я бодяжил в них травку. В результате, когда я подумал, что ночь удастся, затягиваясь трубкой, она взяла сумочку и направилась на выход. На мой вопрос: «Что случилось?» (выглядел я тогда, зуб даю, как сейчас Кико), она сказала, что если у мужчины женщина в порядке очереди после еды, выпивки и курева, то с ним нехрена делать. И ушла. Я не стал ценить большинство женщин больше еды, выпивки и курева, но почему-то завёл с тех пор вежливую привычку сначала трахаться, а позже остальное. И теперь мне так хотелось сказать Кико, чтоб обедала и еблась с душевой кабиной, раз ей так важно ополоснуться с дороги, но на сарказм не хватило энтузиазма. На мгновение я замер, подумав, что если она позовёт помыться вместе, уберёт это яростное выражение и станет опять пай-девочкой, я оттаю и поволокусь заниматься сексом в ванной. – И что? Вода никуда не убежит, ты объясни своё поведение, пожалуйста! – Мечты не сбываются даже у великих. Мегера не исчезла и я попробовал отвести её от двери, чтобы выйти. – Я ни перед кем не обязан отчитываться, так что дай мне спокойно выйти, хорошо?
- Что?! – Кико вцепилась в мою руку. – Мы с тобой скоро год как вместе, и ты говоришь, что не обязан отчитываться?!
Её взор гарпии испепелял. Вообще-то, мы закрутили роман меньше десяти месяцев назад, кажется, но Кико любила преувеличивать. А мне всё меньше хотелось продолжать спор, перерастающий в ссору и скандал. Тем он мне был чужд, что мы не влюбленные и не пара, чтобы выяснять отношения. Пусть Кико и думает, что они существуют – я никогда ничего серьёзного не обещал ей, и открыто позиционировал нас свободными любовниками, но ей это не приходилось по вкусу, и она видела то, что хотела видеть. – Ты что, завел другую?! – прищурившись, высказала она подозрение. Ну, это уж совсем смешно. Я не стесняясь спал с другими, разве что не тыча этим ей в лицо. Нет, не афишировал специально, но надо быть полной идиоткой, чтобы не знать, что я потрахиваюсь на стороне, а не храню ей верность, пока её нет неделями. Кико не была полной идиоткой, но зачем было устраивать эту сцену ревности сейчас? Потому что женщины не в состоянии без них обойтись? Но что мне понравилось в её вопросе, так это многозначительно слово «завел». Я в последние годы действительно завожу любовниц, как домашних питомцев, в основном за деньги, балую их, развлекаюсь с ними, радуюсь, пока это в новинку. Другое значение слова завожу – будоражу ли я кого-либо, как мужчина? Способен ли я завести другую чем-либо, кроме денег? Я уже лет пять минимум, как и не пытался. Но от шелеста зелёных заводятся отлично, правда. Отодвинув Кико, я открыл дверь. Она выставила передо мной руку. – Я угадала? У тебя новая пассия? – Вздохнув, я позвякал ключами в кармане, желая закурить. – Да будь ты мужиком, скажи честно! Признайся, что нашёл какую-то шлюху! – Разве что тебя, – хмыкнул я, и получил по морде, но улыбка не сошла с моего лица. Как это всё забавно. Спит с мужиком за деньги, большие, конечно, и плата не почасовая, а сдельная. После каждого секса дорогие подарки, плачу по её счетам, не жадничаю на исполнение капризов. Вот, в ушах у неё сейчас серьги Piaget из белого золота, около шести тысяч долларов – безделушка. Купил ей заодно, когда покупал у швейцарцев часы в подарок одному дельцу-компаньону. Мне не жалко, но благодарность в виде пощечины какая-то черная. – Козёл! – крикнула она и хотела повторить удар, но я поймал её кисть. Тонкая, но не очень слабая. – Ублюдок! Ты просто моральный урод! Ты придурок, самодур, неадекватный псих! Если у тебя меняется настроение, это не значит, что ты имеешь право оскорблять всех и унижать! – Ты так смело меня обзываешь… по-моему, это ты нашла нового спонсора. – Я не интересовался тем, что делает Кико, когда уезжает из Сингапура, не следил за ней. Но она спала с другими, я это знал без каких-либо доказательств. Когда у неё не было запасного аэродрома, где пригреют и оплатят, она бывала кошечкой, тихой, всепрощающей и готовой на всё, лишь бы не пнули. Как только появлялся второй любовник-олигарх, высокомерие и самолюбие подскакивали до небес, и она показывала, что не нуждается в тебе, ведь есть и другие, которые готовы её покупать. – Не надо судить о других по себе! Сволочь! Ты не мог сказать, что трахаешься с кем-то, пока я не села в самолёт? Зачем тебе нужно было это всё?! Посмеяться и поиздеваться надо мной?! – Ты говоришь с таким трагизмом, как будто я погубил десять лет твоей жизни и бросаю с тремя детьми, – вздохнул я. В самом деле, не понимаю обид, в отличие от других вкладчиков в любовниц-моделей, я никогда не губил их жизни, не запирал под замок, не бил, не фигачил без резинки, чтобы они потом делали аборт за абортом. Да я святой человек! – Ты вытираешь об меня ноги! По-твоему, ты нормально себя ведёшь?! – Нет. Это тебя успокоит? – Дрянь! – Опять хотела влупить мне пощечину она, но я держал оба запястья, и она только трепыхалась, почти голенькая, худенькая, злая и рычащая. Я отпихнул её и быстро открыл дверь, ступив на порог. – Давай, иди! – заорала вслед она. – Иди к другой, я посмотрю, кому ты нужен по-настоящему! Кого ты способен удовлетворить, а? Сколько в тебе пафоса! Я не жаловалась, потому что любила и терпела все твои выходки, но какой женщине будет достаточно твоего маленького члена? – Я остановился, спиной к ней. – Ты думаешь, что это ты меняешь женщин? Что это они тебя не удовлетворяют? Да ты просто бежишь от своего комплекса! Потому что ты – ты не способен доставить удовольствия! Любая заведёт ещё армию любовников, чтобы чувствовать хоть что-то и заполнять пустоты, до которых твой обрубок не дотягивается! – Я выслушал её тираду, из неё вылилось столько грязи и дерьма на меня, что было удивительно, как это всё поместилось в таком маленьком теле. Поток оскорблений и попыток задеть, казалось, не закончится, но я дождался небольшой паузы, чтобы продолжить движение. – И ты ничего не ответишь?! – с удивлением спросила она. Я просто шёл дальше. – Джиён! В тебе есть хоть капля гордости, совести, хоть чего-нибудь?! – Интересно, в других номерах слышно эту коридорную истерику? – Джиён! Эй! – Я удалялся, а она, поняв с изумлением, что меня не обидело ни одно её слово, вдруг пошагала следом. Я слышал топот её босых ног. – Джиён, подожди! Джиён! – Не прибавляя скорости, размерено ступая, как и ступал, я был настигнут Кико. Она взяла меня за локоть, но я вырвал его. Она хваталась снова и снова, и мне, в этом неприглядном сражении для киношной драмы, где полуголая девица, разве что без размазанной по лицу туши, пытается остановить уходящего от неё мужчину, пришлось всё-таки развернуться, отпихивая её от себя, не то останавливающую меня, не то бьющую. Я вяло убирал от себя её руки, остро вычерченные, как ветки молодого дерева тонкие. – Ты можешь сказать что-нибудь?! Скажи же, наконец, хоть что-нибудь скажи, сволочь! Твоё необъяснимое поведение просто сводит с ума, ты невыносим, Джиён! Но я молчал. Не потому, что хотел злить её всё сильнее. Мне нечего было сказать. Что я не люблю её? Но я никогда не говорил обратного, чтобы раскрывать на это её добровольно слепые глаза. Да нет, она не была слепой, она всё знала и знает, но хотела заставить меня поверить в свои чувства, чтобы мне неудобно было её оставить. Но в ней чувств не было ровно настолько же, насколько во мне. Что же ей сказать? Что она разминулась со мной в одной секунде желания? Что разочаровала неумением угадывать мои мысли и подчиняться им? А если я ещё до этого, интуитивно, искал повод перехотеть её и остыть, и зацепился за подвернувшееся недоразумение, сам для себя оправдался и признал достойными причины своего поведения? Что если Кико всё делала правильно даже для меня, просто была не той женщиной, которую я хотел бы именно сейчас? Что если мы сами заблуждаемся всегда и обманываем себя в своих желаниях? Я не хотел её изначально, но не мог признаться в этом, и ждал случая, когда виноватой можно будет назвать её, что она недоработала, не стала идеальной. Но идеального-то не бывает, оно само по себе либо невозможно, либо невыносимо. Да, я давно думал прекратить роман с Кико, потому что он становился крайне скучным, пусть даже секс и был неплохим. От случая к случаю. А ещё мне нравилось иногда изводить людей. Не мучить – изводить. Как я раньше не замечал за собой этого? Можно вот так бесконечно молчать, а они накручивают сами, выходят из себя, заламывают руки. Скорее всего, дело не в том, что я садист, вряд ли. Мне нравится не то, как они страдают, мне нравится наблюдать, до чего способен дойти человек, если предоставить его самому себе, его мнительности, его воображению. Я ничего плохого не сделал Кико, у меня испортилось настроение и захотелось уйти, на что она сочинила измены, попытку её бросить и окатила меня бранью, какой я давно в свой адрес не получал. – Ты ответишь или нет?! – уже негромко, срываясь на хрип вопрошала Кико, на глазах которой появились слёзы. Мне уже было неинтересно, настоящие они или наигранные. – Мне нечего ответить, – произнес я. – То, что ты видишь – происходит, случается, а, значит, является правдой. А мои слова лишь запутают ситуацию. – Судя по выражению, она не очень поняла, что я имел в виду, но посчитав, что завязавшаяся беседа может быть путем к перемирию, она бросилась мне на шею. Я увернулся, руками отклонив её в бок, но она, всё равно тщетно пытаясь прижаться к моей груди, лишь сползла по мне на пол, оказавшись на коленях. Порой радостно, когда перед тобой на коленях девушка, если она там с определенной целью, но сейчас мне сделалось неприятно. Я попытался отступить, но Кико обвила мои ноги. – Джиён! Постой! Давай поговорим! – Она взглянула в мои глаза и замерла. Там она прочла то, что я предпочёл повторить вслух, во избежание недоразумений, раз без слов она понимать не умела: – Я не вернусь. – Джиён… пожалуйста! Не говори так, Джи, любимый, милый, любимый, прости меня, прости! Прости, пошли в номер? Ты устал, я тоже, мы вспылили… – Я наклонился и нежно повёл ладонью по её щеке. Она схватила мою руку и прижала её к себе сильнее. Поцеловав её в лоб, я шепнул: – Не вернусь, – вышагнул из хватки её правой руки, обнимавшей мои колени и, не оборачиваясь, покинул гостиницу. На улице пекло солнце. Почувствовав облегчение, я сразу же закурил, в экстазе вдыхая дым, но некоторая тяжесть оставалась. Можно быть сколько угодно непробиваемым и равнодушным, но после некрасивых картин с собственным участием есть осадок. Был бы он в стакане – его бы помыли, а как себя прополоскать изнутри? Алкоголь! Я потянулся за мобильным, и он завибрировал в моей руке. Неужели мои мысли читают? Но это была Кико. Я сбросил её и добавил в черный список. Надеюсь у Рины и Наташи хватит ума не притаскивать её больше на общие тусовки? Покуривая, я добрался до телефонного номера Сынхёна и набрал его. – Да? – поднял тот через некоторое время, которое обычно нужно, если трубка не в кармане, а лежит где-то в соседней комнате. – Забухаем? – Qui demandez-vous?* – пробасил тот, из чего я не понял ни слова. – Ещё раз и помедленнее. – Уже неактуально. Шутка была остра именно к твоему вопросу. – Повторить вопрос? – Выучить французский. Мне трудно выглядеть эрудитом и шутником, пока ты не в состоянии этого оценить. – Так приятно, что ты для меня стараешься. И всё-таки, что насчет выпить? – Я несколько занят. Не могу. – Ты на встрече? – Нет, дома. – Я напрягся. Чем Сынхён может быть занят дома? Важные переговоры он проводит в клубах и ресторанах, в офисах и гостях, а его квартира, где он когда-то жил с Элин, не для работы. Уж не опять ли кокаин где-то взял? Черт, неужели возвращается по кругу? Я-то понадеялся… а за ним по-прежнему нужен присмотр. – Я не помешаю, если приеду? Хочется компании эрудита и шутника. – Приезжай, конечно. – Только без французского, ладно? – И камамбер** выбросить? – засмеялся Сынхён. – Ладно, приезжай. После случаев с передозировками и депрессиями Сынхёна, у меня всегда были ключи от его апартаментов. Он был не против, да я и ни разу не воспользовался ими без спроса. Всегда предупреждал, что заявлюсь, и держал их для крайнего случая, который, хотелось верить, не случится. Поэтому поднявшись на лифте, я открыл дверь сам и вошёл в убранную огромную прихожую, где скинул ботинки. Три года в жилище Сынхёна был неуловимый запах пыли и затаившейся смерти. Дверь в конце – супружеская спальня – не открывалась ни разу при посторонних, даже при мне, и оттуда всегда веяло мраком. Едва переступив порог сегодня, я ощутил, что что-то не так. Оттуда падал луч света. Готовый схватиться за сердце, я рванул туда в предвкушении страшного. Не попытался ли он снова?.. Впустить солнечный свет туда, где умерла Элин… нет, этого не хватало… Я буквально внёсся в их спальню, которую не мог узнать или не узнать – я не помнил, что тут как было. Но шторы кто-то развёл в стороны, и как-то оживленно было для некрополя. И Сынхёна не было. – Я здесь! – раздался голос откуда-то сзади, и я выдохнул, что он жив и с ним всё в порядке. Сынхён был в зале, где произошла небольшая перестановка мебели. Диван теперь стоял не напротив портрета Элин, а так, чтобы дневной свет ложился на лица тех, кто на нём сидит. Сынхён, нацепив на нос узкие очки, сидел с фотоальбомами и кучей фотографий, перебирая их на своих коленях и не глядя на меня. А, день ностальгии? Свадебные или студенческие? Я осторожно приблизился, вверх ногами попытавшись различить изображенных. В белом никого не было, значит, не свадебные. Не приглядываясь больше, я снял с декоративного камина бутылку виски и плеснул себе, подняв стакан вверх, к Элин, мягко смотревшей с портрета над камином, как бы показывая, что я делаю это один, и не развращаю её вдовца. Тот продолжал не поднимать на меня взгляда. – Ну, что у тебя за повод выпить? – только и спросил он. – Я порвал с Кико. – Давно пора, – прокомментировал он, – только не скажи, что это заставило тебя взгрустнуть? – Нет, напротив, – попивал я, рассматривая, как приятно посвежела комната, хотя никак не мог уловить, в чем дело. Вроде бы фотографий в рамках больше нигде не стоит? Это их он впихивает в альбомы? Или нет? – Вообще, знаешь, мне как-то без разницы, что она была, что её больше не будет. У меня никогда не было даже желания позвонить ей и спросить «как дела?». – Что же вынудило её бросить? – отвлекся Сынхён и поглядел на меня через стекла очков. – Не знаю… настроение, – ухмыльнулся я. – Навеяло тоску, а она усугубила истерикой. – А тебе разве нравятся абсолютно спокойные? – Дело не в этом. – Я помолчал, поразмышляв над тем, сходить на кухню за льдом или не сходить? Нет, выпью так. – На прощание она сказала, нет, напомнила, что у меня маленький член и меня можно любить только за деньги. – Предсказуемый укол обиженной женщины, – вздохнул Сынхён. – Не то чтобы меня это укололо… скажи она, что у меня мало мозгов – я бы просто не поверил. А тут она изложила факт. Должно ли это как-то разозлить меня? Нет, не ощущаю. На кого мне злиться, на природу? Бабы с маленькими сиськами тоже мало кому нравятся. – Я стукнул стаканом по полке, отставив его и топнув ногой. – Черт, черт! Бля, ну как можно было придумать только сейчас эту гениальную пикировку? Надо было сказать ей, что не с её малюсенькими сиськами разевать пасть, – я вытащил машинально мобильный. – Может, кинуть сообщение вдогонку? Да нет, глупо, подумает, тормоз и дебил, а ещё хуже, что меня зацепил её бред. – Но он тебя зацепил, – подчеркнул Сынхён. Я спешно убрал телефон обратно. – Нет. – В людях главное не половые органы, Джи. – А что? Счет в банке? – ляпнув, я понял, что подтвердила эта фраза. – Брось, стоит признать, что мужика без смачного члена будет любить только фригидная. Это как любить бабу без сисек – латентный гомосексуализм какой-то. – Сынхён снял очки и посмотрел на меня, потом повернул лицо в профиль, уставившись на Элин. Я опомнился и заткнулся, присосавшись к стакану, в который долил, чтобы не кинуться извиняться, чем только усугублю. – Когда Элин отняли грудь, – тихо сказал Сынхён каменным тоном. – Я не почувствовал себя педерастом, продолжая любить её, знаешь ли. Будь она сейчас жива, я бы любил её без груди, без волос, без матки и яичников. Так что же главное в людях, Джи? – вернул он ко мне взор. Я пожал плечами, не желая продолжать эту тему. – Чем ты занимаешься-то? А то я ворвался к тебе, отвлекаю, может, от чего-то? – Я выполняю условие проигранного спора. – У нас был один главный спор, длившийся с прошлого года, так что я сразу понял, о чем речь, но Сынхён произнес: – Разлюбляю. – Разглядывая старые фотографии Элин? – хмыкнул я. – И как успехи? – Это не Элин. – А кто же? – Сынхён вернул на нос очки и заглянул в какой-то блокнотик, откуда прочёл: – Белова Дарья Николаевна. – Кто? Я же просил без французского, – хохотнул я, на что товарищ сунул мне один из снимков почти в лицо. Я взял его и принялся пытаться опознать изображенную девушку. Медленно, откуда-то из глубины сознания, до меня стало доходить, на кого я смотрю. Глаза быстро нашли дату в правом нижнем углу фото «25.05.2017». Светловолосая улыбающаяся розовощекая девчонка, круглолицая и со счастливыми, невинными голубыми очами, с красной лентой через грудь, на которой что-то написано, после чего опять же стоит год 2017. Шесть лет назад! Я ошалело пялился на это, выпав на минуту из логики событий. Вот мы говорили о членах и сиськах, потом снова и как всегда об Элин, и оп, я смотрю на это лицо. Сынхён протянул мне глянцевый журнал, где на развороте красовалась шикарная девица с идеальным макияжем, со свадебным букетом в руках, студийная съёмка, роскошные волосы в которых можно утонуть. И заголовок: «Невеста миллионера». Строчкой ниже, шрифтом поменьше, уточнения, модель русского происхождения, Дариана Уайт, готовится стать женой… Я поднял взгляд на Сынхёна. – Какого хера ты собрал тут это всё? – Я не спрашивал «откуда взял?», Сынхён не хуже меня находит хоть из-под земли всё, что ему надо. – Не правда ли, Дашу теперь и не узнать? – улыбнулся он, кладя два изображения рядом. – На каком она тебе больше нравится? – Первым позывом было сравнить, как и попросили. Потом я хотел отвернуться и не поддаваться, но потом, беря себя в руки, чтобы не выказывать растерянности перед Сынхёном, надумал перевести всё в юмор. Я ткнул пальцем на фотосессию журнала. – Сингапур её определенно красит. Или секс. – Мои глаза автоматически пробежались по другим фотографиям, которыми распоряжался Сынхён, их было множество, распечатанные явно с соцсетей или отсканированные где-то в далекой России и присланные ему в срочном конверте. Даша с длинной косой, в каких-то безвкусных платьях и юбках, выглядящая безобразно по сравнению с той, какая смотрела со страниц глянцевого издания. Фон тоже оставлял желать лучшего, какие-то нищенские дома, кривые заборы и некошеные поля, с немытой огромной псиной в обнимку, среди кучи детворы, рядом с двумя стариками за столом, накрытым дешевой клеёнкой в цветочек, а посередине него огромное блюдо золотящихся пирогов. На всех фотографиях украшением служило одно – скромная, простая, открытая и счастливая улыбка девушки, которая не знает, что такое несчастье. – А мне больше нравится версия «до», – сказал Сынхён и начал собирать фото в стопку. – Хочешь посмотреть её школьный выпускной? Мне прислали копию. Я не понимаю, что там происходит и что говорят, но это весело. – Что происходит с тобой? Что всё это значит? – посерьёзнел я. – Свято место пусто не бывает. Если мне надо разлюбить, я должен кого-то взамен полюбить. – «Нет!» – чуть не ахнул я вслух. Он с ума сошёл или шутит? Нет, Сынхён не сможет полюбить Дашу, что за ерунда? Я пытался угадать в лице его истинные намерения, но всё, что смог изобразить, как обычно, это что не удивлен сам и всё совпадает с моим планом. И вообще, я предугадывал заранее… – Я знал, что ты выберешь её, – по-деловому опустился я в кресло, играя привычную роль всевидящего. Ни черта я не знал, ни черта! Какого чёрта он творит? – Это было предсказуемо. – Это первое, что удивило меня за последние лет пять. Кроме самой Даши, которая иногда вводила скорее в ступор, чем в удивление. – И… ты помешаешь её свадьбе? – Нет, я поведу её к алтарю, – улыбнулся Сынхён, тепло и немного смущенно. – Мы с ней договорились… – Вы что – общаетесь? – тут я изумления скрыть не сумел. – А как же? Мне нужен контакт, чтобы влюбиться… – Эй-эй, влюбиться по спору должен был я! А ты просто разлюбить. Ты проиграл, и должен разлюбить – вот и всё. – Мы не обговаривали методов. Мне проще так, почему нет? – Почему нет? Почему нет… потому что это Даша, ёбаная Даша, везде Даша! А если она влюбится в Сынхёна? Она может, она ж дура, мягкосердечная тупая и наивная дура. Сука, я бы её трахнул, к слову говоря, но это сейчас совсем не к слову и я не должен брякнуть ничего такого вслух. Они начнут встречаться или она будет жить здесь и я… как я буду вообще общаться с ними? Так, стоп, скоро её свадьба с Сынри, которой Сынхён мешать не собирается, я зря начинаю суетиться. – И… ты будешь любить чужую жену? Типа, достойная замена мёртвой – в любом случае недостижимая? – Да, а что? Я буду любить на расстоянии. – И страдать? – И страдать. – Суть спора была в том, чтобы ты разлюбил и прекратил страдать. А тебе, оказывается, принципиально надо страдать? Как бы ни повернулось дело? – Слушай, зачем ты запоздало начинаешь говорить о том, что было сутью спора? Я выполняю всё, что ты хотел. – Вообще, признаться честно, я надеялся, что у тебя хватит ума выбрать другую, может, попытаешься? – Я не специально, на самом деле, выбирал. Она мне нравится, – заверил Сынхён. – Я хочу любить именно её. – Потому что она ещё одна повернутая на религии? – поднялся я резко. – А адекватные тебе не нравятся? – Извинись перед Элин, – посмотрел на портрет Сынхён. Бывало, я с горяча называл покойницу и ебанутой, за то, что она сделала своей смертью с моим другом. Но я не извинялся перед Элин, это глупо, умершие уже не здесь, их нет, и они ничего не слышат. Я извинялся перед Сынхёном, потому что это были его чувства – чувства живого человека. – Извини, – проворчал я, подойдя к окну. – Ты не говорил со мной о Даше больше четырёх месяцев, и, оказывается, всё это время налаживал мосты? А ты скрытный, Чхве Сынхён. Только… почему у меня такое ощущение, что это твоя попытка выиграть спор и заставить влюбиться меня? Ты чувствуешь потенциал в Даше и мой интерес к ней, и потому сочинил эту интригу? – Как бы то ни было, я поведу её под венец. Кстати, это неплохая возможность украсть её у Сынри, – задумался он, откинувшись на диван. Я посмотрел на него. У Даши много общего в поведении с Элин, её принципиальность и порядочность, но Элин была старше, и её было не переделать, в Даше же ещё был лепкий материал, из неё получалось думающее, а не убежденное закостенелое существо. А если Сынхён возьмёт, да женится на ней сам? Даша настроит его против меня? Пока Сынхён был женат, он находился под влиянием супруги целиком и полностью. Он такой по натуре. Я потеряю друга, если они сойдутся. И Дашу потеряю, хотя настолько ли мне это важно? Она и сейчас живёт с Сынри, об их намечающемся браке я слышу уже месяца два. Но она всё равно моя. Я знаю это, потому что Сынри теперь – мой. Он работает на меня и мне подчиняется, поэтому Дашу я в любой момент могу взять, или совсем забрать. Но если она будет с Сынхёном, то это уже будет не моё. Ни он, ни она. Я потеряю их обоих. И как остановить это безумие? Забрать её себе до того и сказать Сынхёну, чтобы не трогал? А если она сделает его счастливым? А если она именно та, кто ему нужна? Даша… Я вспоминал её недавно, не помню в связи с чем. Такую доверчивую, взрывную, прямую, упорную и смелую. С ней было весело. А, вспомнил! Я смотрел фильм и подумал, что ей стоило бы его увидеть. Мы с ней весело смотрели фильмы. И даже не трахались. Так что, почему бы и не посмотреть, что у них с Сынхёном получится и получится ли? – Ладно, если ты не решишься её у него украсть, я могу тебе помочь, – развернулся я к выходу. – Обращайся, это отличная задумка. Когда церемония? – Ах, да! – Сынхён поднялся и подошёл к комоду, открыл верхний ящик, достал из него конверт и протянул его мне. – Что это? – Приглашение на их свадьбу. – О, Сынри крайне вежлив. – Это от Даши. – Я недоверчиво посмотрел на конверт, дату, место, имена жениха и невесты. Сынхён заметил моё недоумение. – Она сама передала, просила отдать тебе. – Я видел своё имя в графе «кому». – Она… хочет меня видеть среди гостей? – Последний раз, когда я её видел, её бросили в аквариум с водой, в котором она могла захлебнуться. Её туда кинули по моему приказу. Даша с такой страстью выплюнула мне в лицо слова про душу, ч