Пока мы обнимались и на папины глаза тоже набегали слёзы, к нам заглянула мама, от представшей картины зарыдавшая вновь и присоединившаяся к нашим объятиям. Мы тесно сплотились втроём. Казалось бы, что мне ещё нужно было для счастья? Но счастливой была лишь половина меня. Вторая половина просто отсутствовала, оставшись в Сингапуре.
Мать накрыла стол, нас с Сынри посадили рядом, под иконы, в «красный угол», по настоянию обеих бабушек, я едва успевала переводить туда и обратно, хотя Сынри говорил крайне мало, в основном отвечал, если к нему обращался какой-то вопрос, но моей родне и без его участия сделалось шумно, празднично и весело. Дед достал откуда-то бутылку самогонки, и отец ему даже ничего не сказал. Женщины пили вино, я ото всего отказалась, как и Сынри, наслышанный, как русские спаивают иностранцев. Дедушка навязывал ему «своей», «натуральной», «полезной» (он очень просил переводить все хвалебные слова моему супругу), но я так же озвучила мужу количество градусов и незаметно покачала ему головой. Бабушка трижды назвала Сынри сырком, дважды чебуреком, и один раз даже кренделем, хотя последнее, я подозреваю, было умышленно, так она называла всех ушлых и влезших куда-то хитростью индивидов мужского пола. Мама каждый раз исправляла её, что его зовут Сырник, я прикладывала руку к лицу и хотела провалиться, радуясь, что муж не понимает ни слова, и только Ваня взрывался и поправлял повторно, говоря маме «Сынри его звать!».
Своё имя муж вычленил и уточнил у меня, что о нём говорят.
— Им трудно даётся произношение твоего имени, ничего особенного.
— У меня трудное для русских имя? — удивился он.
— Для молодёжи — нет, но старые люди… сам понимаешь, им с непривычки сложно.
— Ясно, — кивнул он, вежливо угощаясь всем, что ему накладывали в тарелку.
— Вот басурмане! — понаблюдав за нами, и ничего не поняв из азиатской тарабарщины, с прищуром изрекла бабушка. — Лопочут, как татары.
— Ну, где ты татар-то слышала? — одёрнула её мама, всё переживая, что зять на них обидится за что-нибудь (а ведь он нашу Дашеньку спас!), и забывая, что он ни черта не понимает.
— Как где? А сосед наш покойный, Балдаг?
— Мам, он бурят был.
— Ну, Дашка, — вступила тётя Надя, оценивающе разглядывая Сынри, — а занимается он чем? Кем работает?
— Торговлей он занимается, — взвешивая каждое слово, медленно начала я и, придумав, как выкрутиться, чтобы не солгать и не раскрыть золотник, завершила: — морепродуктами торгует. — В масштабах международной индустрии, разве что не монопольной, на которой держатся рестораны половины Юго-Восточной Азии. Эти сведения я оставлю при себе.
— А-а! — протянула тётка. — Это корейские салатики всякие? Кальмары, осьминожки, мидии?
— Ага, — рассеяно набила я рот, усердно жуя, чтобы отстали с вопросами.
— Я их люблю, ты ему скажи, чтоб привёз, угостил, а то они в Томске что-то подорожали — жуть!
Из-за стола никто не спешил расходиться. Каким-то образом весть о моём возвращении стала распространяться по всему Петухово, к нам заглядывали соседи и знакомые, прихожане, глядели на меня, как Фома неверующий на Христа в день воскрешения. Ваня показал Сынри наш туалет на улице, из которого муж вернулся с таким видом, какой у меня был после первой с ним ночи в Марине Бэй, как будто его поимели, унизили и окунули в грязь, морально растоптали и лишили достоинства. Я бы злорадно посмеялась, если бы у меня самой от всей этой кутерьмы не начинала болеть голова. Выгнать бы всех, да остаться только с самыми близкими.
— Даша, можно где-нибудь здесь посидеть в тишине? — тихо спросил меня Сынри.
Мне понравилась его идея и я, кивнув ему «иди за мной», извинилась перед всеми и вышла. Мы вырвались наружу, на улицу, где вдохнули воздух полными лёгкими. Минуты две даже слов не было. Потом я приметила лавочку у забора и опустилась на неё. Ко мне присоединился Сынри. Наш дом напротив церкви, как и она, стоял на вершине холма, с которого открывался вид на всё село. Внизу расстилались редкие домишки, ведь поселение совсем небольшое. Пересеченная двумя речками, Песчаной и Басандайкой, долина была окружена кедрами. Пейзаж был немного тоскливый в плане однородности и неизменности, но красивый. Пахло землёй, лесом и весной. А ещё одеколоном Сынри.