Следовало бы забыть, что ты пишешь? Возможно. «Отчасти тайна игры на рояле заключается в том, каким именно образом удается отстраниться от инструмента».
Однажды Гулд сказал ученикам:
«Никогда не упускайте из виду, что любые аспекты познания, которые являются — или будут — вашими, существуют лишь в их соотношении с отрицанием, то есть с тем, что не существует или представляется несуществующим. Что поражает в человеке более всего и что является, очевидно, единственным оправданием его сумасшествия или его жестокости, так это тот факт, что он изобрел концепцию несуществующего».
Отстранись, отодвинься, как если бы ты и не играл вовсе, как если бы ты даже не слышал себя. Ужас заключается в том, что ты веришь в то, что делаешь, когда ты и вправду это делаешь. Самое главное — никогда не пытайся добиться тишины или пустоты. Это позерство. Напротив, играй, как будто ты посреди шумной улицы, среди криков и воплей… Словно повсюду грохот, отбойные молотки, орущее радио, сирены машин скорой помощи. Гулд сделал это открытие в двенадцатилетнем возрасте, когда горничная внезапно включила пылесос рядом с инструментом, на котором он как раз играл… «Для меня помещениями с лучшей акустикой были как раз те, где я не мог себя услышать».
— Что мы любим? — спросила Дора.
— Фуги, — ответила Клара.
Гулд:
«Фуга вызывает некое первичное любопытство, которое заключается в том, чтобы в соотношениях утверждение — возражение, вызов — отпор, призыв — эхо раскрыть тайну этих неподвижных и пустынных мест, которые хранят ключи человеческой судьбы, но которые, в то же самое время, предшествуют любого рода памяти о его творческом воображении».
Странное определение… «Неподвижные и пустынные места»… Клара как раз вспоминает теперь, что Гулд говорил, как сочиняют фугу, что подтверждено многочисленными доказательствами-примерами, чарующими и изнуряющими одновременно:
«Доходило до того, что в одной-единственной фразе у него было четырнадцать уровней отступлений, оговорок-дополнений, примечаний и примечаний к примечаниям, но он в строгом порядке выстраивал темы и противосложения, и каждую из этих оговорок-скобок закрывал надлежащим образом, заканчивал фразу там, где она была начата… Быть может, существовать одному можно лишь при условии, что принимаешь себя многосложным, множественным, наполненным, но при этом, как в сложнейшей из фуг, должны присутствовать элементы единства: тональность, оркестровка, темп».
Абрамович, который восхищался Гулдом и в то же время безумно его ревновал, не мог удержаться в разговорах от подшучивания в его адрес, называя его «гнусным мальчишкой», «взвинченным парнем», «надутым индюком», «сентиментальным юнцом». Он возвеличивал его, затем унижал, этакая смесь высокомерного патернализма и притворно-добродетельного материализма. Это было сильнее его, можно было подумать, что за него говорит некая пластинка, он не мог выносить Гулда, и ничто не выводило его из себя больше, чем его напевание вполголоса за роялем, что можно расслышать в некоторых записях, доказательство того, что Гулд (одержимый манией величия) считал, будто находится наедине с музыкой. «Мало того, он еще и поет фальшиво», — утверждал Абрамович (но понять, правильно или фальшиво поет Гулд, просто нет времени, к тому же он и не поет вовсе, у него вокальное воспарение). Существуют такие организмы: они внушают страстную любовь-ненависть, чувствуется, что высший их принцип — независимость, некое бытие вне, вечная юность, проявления которой якобы старательно подавлялись, необыкновенные свойства спинного мозга, другая жизненная емкость легких, другая потребность во сне. Франсуа вызывал подобного рода реакцию: намагничивание, беспокойство, отрицание. Итак, подобное бывает не только в музыке, но и в обычной жизни (которая, впрочем, тоже музыка). Особая манера держаться, ходить, говорить, пить, дышать. Что-то христовское, если хотите. Что может проявляться все равно где, все равно когда, по отношению все равно к кому. Мужчина или женщина. Чистый или нечистый. Гениальный или нет.
Гулд, великий читатель Библии (на его ночном столике нашли зачитанный до дыр экземпляр), был прежде всего авантюристом в том, что касалось Времени:
«Играть с чувством времени, масштабом времен, в их взаимоотношениях с единичными голосами, расслышать некий единственный голос, воспринимая, через то, что говорит он, отдельные, хотя и одновременно звучащие, послания».