Сирано тоже мог бы сказать то, что один юморист, век спустя после его смерти, заметил о своих современниках: Non cogitant, ergo non sunt, они не мыслят, следовательно, не существуют. Против мышления все средства хороши. Например, балка, которая так кстати свалилась на голову нашего путешественника к иному миру. Земляне так привязаны к своим обычаям, это общеизвестно.
Он скончался 28 июля 1655 года, Сирано. Его похоронили в часовне монастыря Фий де ля Круа, настоятельницей которого была его тетка, Маргерит де Сирано. Могила его была разрушена во время Революции, монастырь превращен в угольный склад. Последний вздох в тридцать шесть лет? Рано.
Еще один умерший в тридцать шесть, 25 сентября 1626 года, его зовут Теофиль де Вьо, поэт юго-запада Франции. Что до него, то он приговорен к смерти по решению Парламента, уточнившего, что он должен быть «препровожден на Гревскую площадь и сожжен заживо, его тело превращено в золу, оная развеяна по ветру, а его книги сожжены». Поскольку арестовать его не удается, то сооружают чучело, одетое в точности как он, и торжественно предают его огню. Сам он бежит в сельскую местность, его арестовывают, два года он проводит в башне Монморанси, в изгнании, затем бежит на остров Ре, потом в Шантийи, потом в Париж, где, как ему представляется, король сможет его защитить. Но в конечном итоге, истощенный тюрьмой, он умирает.
Вот уже и дорога, а вдали дом. Оттуда, где нахожусь я, то есть с перекрестка, я могу наблюдать, как переливается Потомак в солнечных лучах бабьего лета. Несколько ворон. Вскоре становятся видны машины.
Я возвращаюсь, хочется спать, ложусь.
Но не сплю.
Кровать шевелится. Землетрясение? В Вашингтоне? Среди бела дня? Нет, это со мной что-то не так. Все продолжается десять непостижимых разуму минут. А потом огромная радость охватывает меня.
Сорок четвертую гексаграмму «Книги перемен», Гоу, «Перечение», можно передать еще как «Идти навстречу». Идеограмма представляет собой сексуальную близость. Вверху творчество, небо, внизу — утончение, проникновенность, ветер.
Комментарий уточняет, что мгновение встречи, его напряженность связаны с первопричиной. Нет и речи о том, чтобы как-то соотнести ее с собой. «Даже если встреча кажется случайной, она все равно уже произошла. Женский элемент, инь, здесь особенно активен. Проявить желание управлять этим процессом — было бы ошибкой. То, что внешне представляется как краткая встреча, может оказаться связано с творческой, созидательной силой».
Иными словами: «Небесное дуновение простерто над миром. Под небом есть ветер. Манна небесная падает вам с Неба. Пусть это исходит от вас и от книги жизни, это обещание чудесного периода созидания. Не ослабляйте внимания. Не удаляйтесь от небесного пути».
Прекрасно.
Вечером Дора долго целует меня. Мы любим друг друга, засыпаем. Просыпаюсь около трех ночи, ощущая какое-то забавное смещение. Все изогнуто, все отливает синевой, как на некоторых изображениях вид со спутника. Это именно Земля, она возле моего лица и, тем не менее, уже на некотором расстоянии. Я вижу какую-то часть сферы, но потеряю ее из виду, если это будет продолжаться. Идея состоит в том, что мы, Дора и я, «радостные преступники», благословенные и освященные «великим покоем». Никакой тревоги, только живое космическое любопытство. Время описывает круг, или, вернее сказать, оно взорвалось, оно медленно разматывается, оставаясь неподвижным. Для человеческого тела все происходит слишком быстро, о том, что совершается внутри него, известно немного, впрочем, оно не может долго бодрствовать и следовать за временем. Я понимаю, почему они защищаются. Они смотрят, слушают, дышат, прикасаются, но они почти ничего не видят, почти ничего не слышат, почти ничего не чувствуют. Синева ночного видения, истекающая стремительно, сливается вдали с ослепительной окружностью, желтой молнией. Тем не менее, она здесь, эта окружность, в углу комнаты. Тело, в котором живу я (но разве это жилище?), сейчас стало совсем крошечным, съежившимся. Еще пять минут назад я был, можно сказать, большим, теперь размеры изменились. Я позволяю увести себя, спокойно погружаюсь.