Когда Густав с женой вернулись в Петербург, колено вновь напомнило о себе. Боли усиливались, и лечение в госпитале дворцового ведомства результатов не давало. После исследования рентгеном врач Владимир Ульрих рекомендовал пациенту поехать на грязи в Эстонию.
Получив по болезни двухмесячный отпуск, Густав 22 июня отправился не на остров Сааремаа, куда поначалу собирался, а на знаменитый грязевой курорт Гапсаль (ныне Хаапсалу), где великолепно провел время со своей «дамой сердца» графиней Шуваловой и попутно Высочайшим приказом по военному ведомству произведен в штабс-ротмистры.
12 августа Маннергейм вернулся в столицу России и приступил к работе, которая была весьма разнообразной — от покупки лошадей до продажи навоза для усадьбы фрейлины Васильчиковой.
Январь 1900 года штабс-ротмистр Маннергейм провел на столичном полигоне, где шли секретные испытания бронированных карет для лиц императорской фамилии. Испытания были неудачными. От тяжести брони ломались колеса, при взрыве фугасов даже небольшой мощности кареты опрокидывались. Маннергейм предложил использовать пневмошины, но председатель комиссии «забыл» включить в акт это мнение.
12 апреля 1900 года генерал Гринвальд вручил Густаву его первую русскую награду — орден Святой Анны 3-й степени. Генерал, встречаясь со своим помощником, видел, что его травма постоянно напоминает о себе и штабс-ротмистру трудно ходить даже с палочкой. Управляющий, зная, как Густав аккуратно, грамотно и логически точно готовит деловые документы, 24 мая 1900 года предложил ему временно возглавить канцелярию конюшенной части.
Маннергейм попал в сложное положение, так как ему пришлось «командовать» женами офицеров конюшенной части, которые работали в канцелярии. Как в этой ситуации найти правильную линию поведения?
Помогли кавалергардский светский опыт и умение очаровывать женщин. Правда, через «очарование» Маннергейм быстро перешел к порядку и жесткой дисциплине труда. Одна из его бывших подчиненных, закончившая свои дни в Париже, писала в своем дневнике: «Барон Маннергейм очень зримо в нескольких словах показывал наши ошибки, воздерживаясь от личной критики. Он как бы незримо направлял нашу деятельность. Был всегда любезен, но мог резко прервать разговор, когда наши слова не совпадали с реальностью… Он первый из наших бывших начальников быстро нашел „корень зла“ — отсутствие механизации нашего труда. Быстро появились новые пишущие машинки и копировальные аппараты…» Работу канцелярии конюшенной части кавалерист Маннергейм организовал образцово, что особо отметил генерал Гринвальд в своем приказе, назначая его на ответственную должность заведующего упряжным отделением. Это было ведущее подразделение, которое находилось на особом контроле у министра Двора графа Фредерикса. Генерал Гринвальд много раз выслушивал язвительные замечания графа: «Дорогой барон, вы, по-видимому, начали заведовать только лошадьми, забывая о людях. Вчера один ваш болван, подавая мне карету, разбил на ней фонарь».
80-летний граф Фредерикс, живший после 1917 года в своем имении около Выборга, как только видел в финских газетах портрет Маннергейма, кричал своему слуге: «Смотри, смотри, Степан, этого генерала я знал, он был главным в моих дворцовых конюшнях!»
Вступив в должность заведующего, Густав начал наводить порядок. Он был пунктуален, но предсказать его настроение было невозможно. От его проницательности не могли укрыться даже малейшие промахи подчиненных. Маннергейм воспринимал людей не самих по себе, а как комплекс мыслей, идей и способностей. Конюшни, каретники и подсобные помещения быстро приобрели ухоженный вид. Школа кучеров получила новые классные помещения. Кузнецы, написавшие жалобу на Густава, который обвинил их в плохой ковке лошадей, открыли рты, когда штабс-ротмистр, «белоручка», по их мнению, лично показал, как надо ковать лошадь, не забывая, что не только люди, но и животные боятся боли. Отложив инструмент, Густав предупредил кузнецов, что теперь он лично будет проверять их работу. Вместе со своими офицерами Маннергейм перестроил всю службу заказа карет, сам переделал учебные планы школы кучеров и привлек в качестве преподавателей опытных специалистов, щедро оплачивая их учебные часы. Понимая, что с вольнонаемными высокой дисциплины труда не добиться, предложил управляющему брать на вакантные места запасных унтер-офицеров гвардейских кавалерийских полков, что и было сделано. Правда, тут случилась большая неприятность. Фельдфебель запаса, принятый в упряжное отделение, оказался главарем банды, грабившей почтовые отделения и вагоны.