Бильдерлинг приказывает Маннергейму зайти в тыл японцам, чтобы спасти пехотинцев 3-й пехотной дивизии и обозы, которые попали под ураганный огонь неприятеля.
После того как разведгруппа нашла проход в японских позициях, дивизион Маннергейма незаметно, под прикрытием тумана проскользнул во вражеский тыл. На месте определив направление атаки, драгуны нанесли быстрый и сокрушительный удар по врагу, уже праздновавшего свою победу. Японцы подумали, что их атаковали какие-то русские резервные части, пришедшие с юга, и обратились в бегство.
Маннергейм за личную храбрость и умение руководить войсками был представлен к званию полковника. Густав писал сестре, что получение на фронте офицером звания полковника означает быстрое назначение на должность командира полка, а это дополнительные 200 рублей. Кроме того, командир полка более независим, чем штабной офицер.
По окончании операции дивизион подполковника Маннергейма был выведен в резерв на четыре дня, затем он получил приказ прибыть на станцию Чантуфу, в расположение своего полка.
Отдельная кавалерийская бригада, в состав которой входил 52-й Нежинский полк, проводила глубокую разведку Монголии и делала это очень своеобразно. Чтобы не было дипломатических скандалов с Монголией, русское командование собрало несколько сотен китайцев и с их помощью попыталось получить информацию о японцах, находящихся на монгольской территории.
Штаб 3-й Маньчжурской армии поручает Маннергейму «испытать боеспособность трех милицейских сотен, сформированных из китайцев, которыми командуют русские офицеры». «Мой отряд, — писал Густав, — просто хунхузы, т. е. местные грабители с большой дороги… Эти бандиты не получали военного обучения. Ничего, кроме русской магазинной винтовки и патронов, они не знают… Мой отряд собран на скорую руку из отбросов, в нем нет ни порядка, ни единства… Хунхузами очень трудно командовать, хотя их и нельзя упрекнуть в недостаточной храбрости. Им удалось вырваться из окружения, куда нас загнала японская кавалерия… Штаб армии был очень удовлетворен нашей работой — нам удалось закартографировать около 400 верст и дать сведения о японских позициях на всей территории нашей деятельности». Это была последняя военная операция, в которой участвовал подполковник Маннергейм.
5 сентября 1905 года в Портсмуте (США) был подписан мирный договор с Японией. Войну Россия проиграла, и в Маньчжурских армиях началась подготовка к переброске войск в Россию, что было весьма непростым делом, в том числе из-за погромов и насилий, которые солдаты творили на станциях КВЖД.
Главнокомандующий потребовал от командующих Маньчжурскими армиями наведения железного порядка на железной дороге.
Генерал Бильдерлинг направляет «единственную и достойную представительницу регулярной конницы России 2-ю Отдельную кавалерийскую бригаду» на станции Китайской восточной железной дороги для их охраны во время следования воинских эшелонов. Штаб бригады разместился в Харбине. Командир генерал-майор Степанов, которого Густав называл «играющим командиром с зачатками гомосексуалиста», разрешил командирам полков и эскадронов жить в городе и один раз в неделю навещать свои подразделения на железнодорожных станциях.
В ноябре 1905 года полковник Маннергейм, как доброволец, был отправлен в Петербург. Путешествие через неспокойную Сибирь продолжалось около месяца, поэтому он приехал в столицу в конце декабря. По дороге Густав увидел, к чему привела свобода, которая воспринималась просто: делай все, что хочешь. Вокзалы и железнодорожные депо были в руках бунтующих солдат. Военные коменданты вокзалов оказались беспомощными перед разъяренными вооруженными людьми. Все стремились поскорее добраться до дома.
Приехав в столицу, Маннергейм в Главном штабе узнал, что остался без должности, которая как штабная была исключена из штата 52-го драгунского Нежинского полка. Здесь, в Петербурге, его ждали неприятные семейные проблемы, которые он не разрешил, отправляясь на фронт. Густав стал агрессивен, так как ему казалось, что его военные заслуги не были оценены по достоинству. Столица напоминала ему кипящий котел, где волна беспорядков захлестнула улицы, ибо царский Манифест от 17 октября 1905 года не смог сбить революционную волну. Отдохнуть душой в родном Кавалергардском полку не удалось. Бывшие приятели не интересовались событиями Русско-японской войны. Они горделиво хвастались своими «подвигами» в борьбе с революционными рабочими. С восторгом обсуждали приказ об отточке шашек, предоставлявший самим офицерам защищать честь своего мундира на улицах города. Маннергейм отказывался от визитов к своим сослуживцам по Придворному конюшенному ведомству. Ему не хотелось смотреть на места, с которыми было связано так много неприятностей, где жена и дочери покинули его. Правда, полковника Гойнинген-Гюне он все же навестил. По-новому 38-летний полковник увидел высшее общество столицы Российской империи, которое учтиво подчеркивало, что сейчас он для них только «далекий маньчжурский элемент». Его в Петербурге просто забыли.