Оранжевый диск нежаркого октябрьского солнца освещал новые мосты на Днепре, построенные в рекордно короткие сроки. Киевляне шутили, что их возвели для того, чтобы быстрее удирать при отступлении.
Встретив своих бывших сослуживцев-кавалергардов, «окопавшихся» в местных тылах, Маннергейм был неприятно удивлен тем, что в их киевской жизни нет войны, а есть только рынок наживы, орденов и любви. Главной темой дня было не положение на фронте, а история начальника штаба округа генерала Ходоровича, который, желая избавиться от мужа своей любовницы, известного адвоката, административным путем выслал его из города. Все с упоением ждали ответа генерала Алексеева на жалобу адвоката.
Старые гвардейские связи помогли Маннергейму. Два вагона зимнего обмундирования были быстро отправлены в район дислокации дивизии. Осталось много свободного времени, которое вечерами барон посвящал театру. В киевской опере слушал «Пиковую даму» с несравненным Собиновым, с помощью друзей попал на концерт Федора Шаляпина.
Днем Маннергейм любил бывать на Царской площадке, откуда любовался широким торжественно-молчаливым Днепром и безграничным необъятным простором заречных далей, чем-то напоминающим ему Днестр у Залещиков. В памяти всплывал далекий Петербург и старый учитель русского языка в Николаевском училище, который с упоением читал своим непоседливым юнкерам великолепные грезы Гоголя: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои…»
Накануне отъезда в дивизию один из офицеров принес генералу брошюру «Что надо знать русскому солдату», которую он обнаружил в своем гостиничном номере. Это издание российской социал-демократической партии большевиков призывало к ликвидации самодержавия, захвату власти пролетариатом.
— Я читать эту брошюру не буду, — сказал генерал. — Ротмистр, не рискуйте своей жизнью, скорее уничтожьте ее.
Вернувшись из Киева, генерал-майор Маннергейм обратил внимание на неприглядный вид часовых из взвода его охраны. Обратившись к одному из них, он спросил:
— Ты хоть раз за войну умывался? Посмотри, воды сколько кругом.
— Ваше превосходительство, вы знаете, что медведь весь век не моется, а люди его боятся.
— Тоже мне шутник. Скажи своему командиру, что генерал приказал хорошенько помыть тебя, а потом показать мне.
— Ваше превосходительство, наше дело такое — раз надо, помоюсь. Голова у меня дурная, а руки умные.
Пригласив на очередную «летучку» офицеров дивизии, Маннергейм сказал:
— Директива штаба фронта, которую я сейчас получил, говорит, что почти полмесяца мы будем стоять недалеко от города Черткова. Приказываю провести в полках дивизии обязательный банный день. Я сегодня «любовался», в каком виде стоят в карауле ваши солдаты.
3 ноября командир 2-й бригады генерал Дистерло приказом Ставки назначается командиром 11-й кавалерийской дивизии. На его место по предложению Маннергейма выдвигается 54-летний командир Уфимско-Самарского казачьего полка Гервасий Жуков, одновременно получая звание генерал-майора. Это один из немногих русских офицеров, как отмечали в своих воспоминаниях люди, знавшие Густава, которого барон считал своим настоящим другом.
Жуков — выходец из дворян Оренбургского казачьего войска, отец семерых детей, был милым и приятным человеком, великолепным и храбрым офицером. Обладая острым аналитическим умом, он во многом помогал Маннергейму в решении серьезных, часто запутанных боевых проблем и задач. Жуков был беспощаден к нарушителям воинской дисциплины, паникерам и трусам. Его уважали и любили все солдаты и офицеры дивизии.
Несмотря на свою многодетную семью и властную жену, которая буквально засыпала его письмами, Жуков имел не один десяток романов на разных стадиях развития. Его связь с замужней медицинской сестрой подвижного лазарета дивизии вошла в историю его полка. Этот роман, о котором неведомыми путями узнало командование фронта, привел к тому, что новую должность и звание он получил только после того, как Маннергейм лично обратился к своим друзьям в Ставке.
Барон, получая информацию об очередных «победах» Жукова, шутливо замечал:
— Гера (так уменьшительно называл Жукова Густав), побойся Бога! Ты скоро оставишь нас без медицинских сестер, так как их с «пополнением» придется отправлять в тыл. Ой, старина, твои шалости, видимо, не прекратятся и в 90 лет.
Дожить до 90 лет Жукову не удалось. Он умер в 1940 году в Шанхае, достигнув 79-летнего рубежа.