Проснулся я в холодном поту, как просыпаются главные герои фильмов, и разбудил деда, чтобы рассказать ему о том, что со мной произошло. Дед ответил, что я не всегда должен делать то, что говорят друзья, и, что будь я смелым, я бы не стал делать то, что хотели эти отъявленные хулиганы.
- Если бы Джихад с Сусаной были так храбры, как говорят, они бы не смылись, а остались защищать друга, – добавил дедуля.
Выходит, что он признавал, что сеньор Солис прав. Первый раз за всю мою жизнь дедуля оказался на стороне другой команды. Я заревел, потому что чувствовал себя таким одиноким на всей нашей планете под названием Земля.
Тогда дедуля сказал, что раз я заверил его в том, что не совершу больше такой грандиозной глупости, то начиная прямо с этого момента, мы больше не будем об этом вспоминать.
- В конце концов, все ошибаются, – подбодрил меня дедуля. – Вон конь о четырех ногах, и тот спотыкается. Спи!
Ах, да, так вот, как я сказал в самом начале, мы с Ушастиком шли по дороге несколько дней спустя после этой ужасной истории, играя в “вязанку слов”.
- Номерок, – сказал Ушастый.
- Кряква, – продолжил я. – Как видишь, эта игра менее опасна, чем игры, которые нравятся Сусане и Джихаду. Единственное, что в ней плохого, это то, что она всегда заканчивается ничьей, потому что в конце концов кто-нибудь из нас говорит:
- Инок.
- Окорок, – продолжает второй.
- Капуцин, – ставит финальную точку первый. А дальше все несется по замкнутому кругу:
- Инок – окорок – капуцин, – и так до скончания времен, или до тех пор, пока мы не попрощаемся и не разойдемся по своим делам, потому что мы до чертиков надоели друг другу.
Да, так вот, мы закончили играть в эту знаменитую “вязанку слов”, когда мне стукнуло в голову то, что я сделаю через несколько минут. Я кивнул Ушастику головой, прощаясь с ним, и побежал к подъезду. Там, дрожа от возбуждения, я открыл свой портфель и достал из него три толстенных фломастера, которые подарил нам на Рождество Мартин из рыбного магазина, и которые лежат в упаковке “Счастливой Пасхи. Рыбный магазин Мартин”. Моя мама, которой вечно нужно ко всему придраться, ворчит: “Экое удовольствие! Подари он нам килограмм креветок, вот уж зубы-то порадовались бы!”.
Я снял колпачки с суперфломастеров и начал подниматься по лестнице, проводя концами фломастеров по стене. “Классно, мне нравится,” – подумал я про себя. Я провел три полосы: красную синюю и черную. Я старался, чтобы они получались прямыми и были похожи на перила. Вроде нормально получилось. Я рисовал фантастические перила и так добрался до третьего этажа. “Почему до третьего,” – спросишь ты. Да потому, что я живу на третьем, все испанцы об этом знают.
Дверь мне открыла мама и, как всегда, посмотрела на мои руки. Она так делает всегда,
когда я прихожу с улицы. Мама глядит на руки и понимаёт, где я был, когда, а иногда, и с кем. Однажды мы с дедом припозднились. Мама схватила мою руку, понюхала ее и выдала дедуле: ”Возможно, ты считаешь очень миленьким делом угощать ребенка креветками. А нормальную еду буду есть я.”
Да я ведь тебе еще раньше сказал, что мать не работает в ЦРУ только потому, что
американцы не дали ей такой возможности, но разведчица она – высший класс.
Ладно, проехали. Мы остановились на том, что мама посмотрела на мои руки и увидела,
что они все в пятнах от фломастера. Вдруг она так побледнела, стала белой, как дверь, увидев мои фантастически изумительные перила. Она начала спускаться по лестнице, идя по следу моих перил. Думаю, она дошла до входной двери. Дуралей шел за ней, ведя пальцем по моим цветным линиям. Потом я услышал, как мама очень-очень медленно поднимается по лестнице. А когда моя мама делает что-нибудь очень-очень медленно, это значит, что вот-вот разразится Третья Мировая война. Когда через секунду подошла мама, я начал хныкать, посматривая, не смогу ли я избежать смертельного приговора. Я плакал, тихонечко всхлипывая, потому что кто-то сказал мне, что плакать нужно тихо, приберегая слезы, чтобы их запасов хватило еще часов на пять.
Да, ребята, интуиция меня не подвела. Когда матушка добралась до третьего этажа, она
дала мне подобающую случаю затрещину.
С матушкой не заключают контракт на третью часть “Малыша-каратиста” только потому,
что нет справедливости в этом мире. Но, мама в сотню тысяч раз лучше, чем Учитель Малыша-каратиста. Когда она дает затрещину, как я уже говорил, я думаю: “Ну вот, пусть это будет самая глупая затрещина.”
А через полчасика я начинаю ощущать в ушибленном месте такой жар, что разбей на
моем затылке яйцо, и получишь яичницу. Этим все сказано. И все же я тысячу раз предпочитаю подзатыльник словесной нахлобучке. Когда мама находит для ругани подходящую тему и оседлывает своего любимого конька, тебе хана. Это нудятина может длиться недели, иногда месяцы, и даже годы.
В тот день темой были мои художества.
- Нет, этот ребенок сведет меня в могилу, – сказала мама, – он изрисовал фломастерами
всю лестницу. Кроме того, мы не можем скрыть, что это был именно он, потому что вся эта мазня тянется к нашей двери. Соседи заставят нас заплатить за покраску, и мы останемся без денег…
Мама продолжала говорить. Она все говорила и говорила, и говорила, но я ее уже не
слушал. Теперь уже слезы лились из моих глаз от беспокойства и тревоги. Я представлял себя и всю свою семью на улице, как мы умираем от холода, в рваных рубашках, просим милостыню, чтобы съесть на полдник жалкий бутербродик с кремом, как те семьи, что жили когда-то на площади Пуэрта-дель-Соль. Они пели, чтобы получить подаяние. Дедуля дал им триста песет, чтобы они немного помолчали, потому что лично он не мог этого вытерпеть. Люди аплодировали этой невероятно умной дедулиной идее, потому что на самом деле эта семейка пела хуже всех известных мне семей. Дедуля говорит, что теперь эта семья зарабатывает себе на жизнь, бродя по паркам с плакатом: “Если ты не подашь нам, мы запоем (у нас есть флейта и четырехструнная гитара).”
Думаю, они довольно неплохо живут, огребают золотые горы. Люди наполняют их
бейсболку золотыми монетами. Мой дедуля выбивается из толпы и приводит в порядок людскую жизнь. Он прямо-таки Супермен, но с меньшими возможностями. Мы с Дуралеем называем его Суперпростатик.
А матушка все продолжала трындеть о своем:
- Скоро начнут приходить соседи и выговаривать мне: “Поглядеть только, руки бы связать
твоему Манолито” и “А кто теперь будет платить за ремонт?” А потом, вечером, придет твой отец и скажет: “Это все ты виновата, ты подарила ему фломастеры” и “Ты мне скажешь, как мы оплатим в этом месяце непредвиденные расходы?”
Тогда дедуля встал со стула, как будто он находился в Конгрессе депутатов, поднял руку,
словно желая сказать нечто очень важное, и произнес:
- Не волнуйтесь, потому что… я в туалет на минутку.
Дело вовсе не в том, что мы должны были волноваться из-за того, что он пошел в туалет.
Дело в том, что из-за проклятущего простатита дедулю приспичивает совершенно неожиданно, и он вынужден прерваться на самом интересном месте, не закончив лучшие в своей жизни фразы. Вернувшись, дедуля продолжил:
- Не беспокойтесь, потому что дед Николас все уладит.
Дуралей захлопал в ладоши. Для него-то все в жизни очень просто, а у меня, когда я был
маленьким, все проходило точно так же, как сейчас.
- Каталина, – продолжил дедуля со своего депутатско-конгрессменского стула, – ни слова
больше.
Когда мама ушла на кухню, чтобы прибраться, дедуля с таинственным видом попросил у