чтобы увидеть эти рисунки.
- Как видишь.
Я заснул довольный и счастливый. Думаю, это была самая счастливая ночь в моей жизни,
потому что я избавился от самого худшего в жизни нагоняя, потому что мой дедушка не сумасшедший, потому что он будет жить и не умрет до 1999 года, и потому, что через пять веков ученые со всего мира приедут сюда, чтобы посмотреть на полосы в карабанчельском доме. И во всех школьных учебниках будущего напечатают фотки.
На следующий день перед тем, как пойти в школу, я снова достал один из фломастеров
“Счастливой Пасхи. Рыбный магазин Мартин” и в самом уголке лестницы написал крохотными буковками: “Манолито-очкарик. Февраль 1993”.
Так я хотел облегчить ученым XXV века их исследования, и хотел, чтобы мое имя
красовалось на фотках, которые напечатают в книгах. Конечно, дедуля мне помог, но, в конце-то концов, изобретателем и исполнителем был я.
* “вязанка слов” – игра наподобие нашей игры в города, когда первый участник называет слово, следующий говорит слово, начинающееся на последнюю букву или слог предыдущего итд по очереди
Глава 9. Мир во всем мире
Десять дней и столько же ночей тому назад моя сита Асунсьон вошла в класс ровно в
девять утра, лишив нас тех пяти минут, которые мы каждый день тратим на взаимные упреки за вчерашние обиды друг на друга.
Сита Асунсьон набрала в грудь побольше воздуха, и почти все мы зевнули, поскольку
был слишком ранний час для выслушивания ее речей. Наша сита сказала следующее:
- Я хочу, чтобы в этом году мы подготовились к карнавалу так, словно это будет самый
последний карнавал в нашей жизни. Мы будем выступать на конкурсе Евровидения по маскарадным котюмам. Он будет проходить на карабанчельской дискотеке в следующую субботу. Там будут выступать дети из всех школ нашего квартала, и вы должны показать всему миру, что вы такие дети, как велит Господь, а не преступники, какими кажетесь. Мы не дали ей закончить. В классе поднялся такой гвалт, какого ты и не видал. Джихад вскочил с места, чтобы крикнуть:
- Предупреждаю: я переоденусь Суперменом и говорю об этом, чтобы больше никто не
нарядился им, потому что в этой галактике есть только один Супермен, и этот Супермен – я, и я не хочу набить кому-нибудь морду. Повторяю: это предупреждение.
- А кем мне переодеться? – вмешался Ушастик. – У меня есть только костюм Супермена,
и мама не захочет покупать другой.
И понеслось: “А я.. и я… и я тоже…” – эхом раздавалось по всему классу, потому что у
всех мальчишек из века в век были одни и те же костюмы Супермена.
Джихад всех предупредил. Он вышел из себя и бросился на первого, кого поймал. В
такие минуты высочайшего напряжения ему все безразлично и все нипочем. Не понимаю, зачем ему нужно было хватать меня. Моя мама, скорее всего, права, когда говорит, что я, как четверг, вечно посередке. Хорошо еще, что у меня развиты рефлексы, и я быстренько защитился:
- Нет необходимости разбивать мне очки и на этот раз, Джихад. Все знают, что я
предпочитаю быть Человеком-Пауком.
Тогда вышел один чувак из класса и сказал, что это он будет Человеком-Пауком, а одна
девочка, которая хотела быть Красавицей потребовала Чудовище… Чтобы все расставить по местам, нам пришлось драться. Нам не оставалось ничего другого, потому что в моем классе драка – это единственный способ решения проблемы нашего сосуществования.
Сита Асунсьон была настороже, стукнула указкой три раза по столу, и это сразу напомнило
нам, что мы находимся в школе, в классе с одной беспощадной училкой, ситой Асунсьон. Училка говорит, что стучит по столу, чтобы отвести душу. В глубине души ей хотелось бы настучать по нашим головам, но ей не повезло, это запрещено испанской Конституцией. “Если бы не было Конституции, – говорит иногда сита Асунсьон, – вы стали бы прямее, чем свечи в Храме Гроба Господня”.
- Никаких Суперменов, Человеков-Пауков, ни Красавиц, ни Чудовищ, – заявила училка. –
Вы должны показать Карабанчелю, Испании, Соединеным Штатам и всей планете Земля, что вы славные детки, вы боретесь за мир во всем мире. И я подумала, что вы все, все тридцать детей-чудовищ нарядитесь голубями мира.
Не будь сита Асунсьон вооружена своей указкой, не будь она еще и нашей училкой, и не
будь мы компашкой трусов, мы хором крикнули бы: “Катись колбаской по Малой Спасской!”
Мы все были сильно разочарованы. Это разочарование было самым большим за всю нашу
жизнь. Мы умолкли, и ничто в этом мире уже не радовало нас. Тогда сита продолжила:
- Жюри Уличного Комитета присудит нам первый приз, потому что нет в Испании жюри,
которое отказалось бы присудить первое место тридцати ребятам, которые переоденутся в костюмы голубей мира. И сверх того, мы получим кучу подарков. На один день мы станем символами мира во всем мире, и нашим боевым кличем до субботы будет девиз: “Мы победим!”
Вот это нам понравилось. С таким боевым кличем, как этот, мы могли бы шагать до конца
света. В наших костюмах суперголубей мира мы победим всех ребят из всех школ квартала.
Моя мама и матери тридцати детей-чудовищ, какими мы являемся, на этой неделе мастерили нам костюмы голубей из кальки.
- Для этой сеньориты Асунсьон любая причина хороша, лишь бы заставить матерей тратить деньги и работать, – громко сетовала мама. – Я купила костюм Человека-Паука, чтобы не иметь никаких проблем до армии, когда Манолито станет солдатом, и ему выдадут форму. А теперь вот делай еще и костюм голубя, – продолжала жаловаться мать. – Да-а, вот уж что мне необходимо, так это мир и спокойствие. Много-много спокойствия на пустынном пляже Бенидорма*, и без детей, вот это и было бы для меня вселенским спокойствием и миром во всем мире. – Мама замолчала на тридцать тысячных секунды, а потом продолжила с новой силой. – Если ты не успокоишься, я никогда не смогу примерить тебе костюм. Господи, да с тобой хлопот не оберешься, ну почему на твою голову никогда ничего не налезает, – сердито ворчала она. – Чего еще ждать, лоб шире двери..
- Как у Эйнштейна, – изрек дед, утешая нас с матерью. – Все ученые всегда были головастыми.
Маме пришлось мастерить еще один костюм голубя Дуралею, а все потому, что Дуралей – завида редкостный. Он взял привычку отказываться есть, если ему не сделают такой же костюм, как у меня. Мама говорит, что когда-нибудь он у нас обезводится. Мне по барабану, пусть обезвоживается, если хочет. Тоже мне жалость!
Короче, когда наступил день К (это от слова Конкурс и Карнавал) мама надела на нас наши костюмчики из кальки и сказала, чтобы мы отправлялись в школу. Прикинь, ей очень нравится смотреть, как мы выходим, наряженные посланцами мира, и идем, взявшись за руки. Вот только не спрашивай меня, почему. Я так и не смог этого понять.
На лестнице мы столкнулись с Луисой. Она увидела нас, и говорит:
- Смотри-ка, твоя мама изловчилась нарядить вас пингвинами.
У меня не было иного выхода, как подхватить на руки Дуралея и снова подняться домой, чтобы сказать маме, что мы не хотим вышагивать по улице пингвинами, будь это даже ради мира во всем мире. Мама ответила, что Луиса не видит различия между пингвином-мужем и голубкой-матерью.
- Идите в школу, да поскорее. Вечно вы должны прийти позже всех, – добавила она.
На улице какая-то сеньора сказала другой:
- Посмотри, дорогуша, какие милые пингвинчики.
Но мне уже не хотелось возвращаться домой, потому что мама в определенные моменты может прийти в неистовое бешенство. Да к тому же, в конце-то концов, мы представляем мир во всем мире.
Когда мы с Дуралеем подошли к школе, то были поражены увиденным. А увидели мы стоящего у дверей Джихада в костюме из каких-то перьев, похожего на курицу. Рядом стояли Ушастик, похожий на индюка, Сусана, ну вылитая страусиха, Пакито Медина – пеликан и еще тридцать три птицеподобных человека. У нас не было и двух похожих птиц, вернее, были – мы с Дуралеем, такие “милые пингвинчики”.