Я подумал, что наша волнительная история на этом и завершилась, то же самое подумал и
ты с президентом Соединенных Штатов, вот только тут-то мы лоханулись, потому что все самое интересное впереди.
Два дня спустя сита Асунсьон сказала:
- Постройтесь, мы едем в музей Прадо.
Вот только не думай, что это было неожиданно. Мы узнали об этом неделю назад, но все
бросаемся к двери, словно никогда не видели дверь в нашу жизнь.
Для поездки в музей Прадо мама приготовила мне картофельную запеканку, несколько
кусков запанированного в сухарях филе и сдобную булку с шоколадом на десерт. Когда в автобусе я достал свои припасы, Джихад заявил:
- Ну ты и жлоб! По ходу ты собрался вместо музея Прадо пойти в поход в
Мирафлорес-де-ла-Сьерра.
Джихад так меня взбесил, что я спросил:
- Хочешь?
Чувак слопал половину запеканки, но уже не обзывал меня больше жлобом. Если об
этом узнает мама, она меня убьет, потому что говорит, что все мои перекусы всегда съедают остальные дети.
А, ладно, главное, пока мы ехали, Ушастика два раза вырвало, а мы распевали: “Эй,
водитель, не смейся, не смейся, водитель”. А пока мы пели, мы, оказывается, уже и подъехали к этому самому музею Прадо. Сита Асунсьон сказала нам, что тот, кто плохо себя вел, больше никогда в жизни не поедет на экскурсию, разве что направится в карабанчельскую тюрьму, где и должен был бы находиться. Сита Асунсьон хотела привести нас сюда, чтобы показать “Кошек” Веласкеса. На этой картине Веласкес нарисовал портреты всех своих кошек. Он был человеком, который очень любил животных, и поэтому моя школа носит имя Диего Веласкеса.
Мне так и не удалось увидеть эту картину, потому что по дороге мы увидели еще одну, на
которой оказались три довольно древних тетки. Я сразу понял, что они были древними по их фигуре – у них, как у дрозда, головки маленькие, а задницы жирнющие. Как говорит мама, “моя хата в три обхвата”. Вот мы втроем, Ушастик, Джихад и я, и простояли там все время, как вкопанные, потому что в этом музее ты видишь одну картину и уже представляешь себе остальные. Они так похожи друг на друга, правда, похожи.
Эти три древних дурехи были голые и стояли согнув одну ногу. Дай тебе такая тетка
своей ножищей, и тебе до конца жизни крышка.
Но тут Ушастик прочитал название, оказывается, картина называлась “Три грации”. От
смеха Джихад плюхнулся на пол, а вслед за ним повалились и мы с Ушастиком, чтобы не отстать. Джихад достал из куртки фломастер, чтобы написать на картине “три дылды-толстухи”. Тогда к нам подошел охранник музея и спросил о нашей училке, а потом отвел нас чуть ли не в наручниках туда, где была сита Асунсьон, разглядывая со всем классом картину всей семьи. Она рассматривала картину, ну прям, как видео крестин Дуралея, которое у нас есть.
У меня дрожали даже стекла очков, но тогда случилось нечто, полностью изменившее
течение наших жизней. Пока сита Асунсьон рассказывала о картине, я увидел, как один дядька встал рядом с ней. Дядька… дядька… Да это же был тот самый, что хотел грабануть нас с дедом.
Прежде чем охранник успел безо всякой пощады наклепать на нас, я потянул ситу
Асунсьон за руки, вот уж никогда не думал, что паду так низко, и сказал:
- Сита Асунсьон, вот он пытался стащить сумку. Это известный грабитель из
Мота-дель-Куэрво, провинции Куэнка. Он не болен СПИДом, и он – сын Хоакины, Сквернословки.
Сита Асунсьон пожаловалась на охранника за плохую защиту, которая была в музее, а
меня поцеловала и сказала, что я могу заслуженно поехать в автобусе на первом сиденье вместе с ней с почестями или как безвестный солдат, знаешь, не помню.
Прежде чем выйти на улицу, мы все пошли в музейный туалет отлить. Мы всегда
отливаем, если нас отводят в какое-нибудь место. Там, в туалете, находился грабитель. Он ухватил меня за руку и сказал:
- Гляди, очкарик, я не могу понять, откуда известна моя кличка, ведь я приехал в Мадрид
из Мота-дель-Куэрво, потому что в этом городе меня никто не знает, а тут оказывается, ты собираешься провалить все мои дела.
Я ответил, что обвинил его не по злому умыслу, а для того, чтобы не обвинили меня. А
чтобы грабитель меня отпустил и перестал щипать за руку, я назвал ему место, где он мог бы свободно грабить в свое удовольствие и доставать свой мота-дель-куэрвийский нож, где я не появляюсь, и мне это неважно.
В этот раз сита Асуньсьон не разозлилась на меня, когда я из-за этой истории поздно
пришел к автобусу. Она ждала меня на первом сидении. Я сел перед носом всех своих приятелей сбоку от нее в новой для себя роли подхалимчика.
Я был жутко доволен только три с половиной минуты, а потом я стал скучать, как овца,
увидев, как Джихад охрип, распевая “Ушастик не бродяга!”, и умирал от зависти.
Училка воспользовалась случаем, чтобы показать мне все памятники с нашей стороны,
мимо которых мы проезжали. Я даже подумал, что в Мадриде слишком много памятников.
Сита Асунсьон была очень довольна заиметь нового подхалимчика, но я в глубине души
понимал, что совершил необычный грех, грех, в котором никогда не смогу исповедаться, поскольку не подаюсь в религию и не знаю ни одного священника: местом, о котором я поведал грабителю из Мота-дель-Куэрво в Куэнка, куда он мог приходить и грабить, был подъезд дома ситы Асунсьон.
С этих пор я каждое утро смотрю на лицо училки, не грабанули ли ее.
Дедуля говорит мне, чтобы я не волновался, потому что грабители из их селения никогда
не встают с постели раньше одиннадцати утра. А в это время училка уже в школе и выносит нам мозг. Это меня успокоило, потому что, скажу тебе одну вещь – свою училку я люблю, пусть где-то далеко в душе, но люблю.
Мота-дель-Куэрво – населенный пункт и муниципалитет в испанской провинции Куэнка
pedazo de hortera – жлоб
Мирафлóрес-де-ла-Сьéрра – населённый пункт и муниципалитет в Испании, входит в провинцию Мадрид в составе автономного сообщества Мадрид.
Глава 6. Созданные друг для друга
Я собираюсь рассказать тебе одну историю о любви с самого-самого начала. Значит,
пришел дедуля забрать меня с карате, потому что, как говорит отец, я хожу, как китаец (а это жалкое зрелище – видеть, что я целый день передвигаюсь, как Фу Манчу, только без таких длинных ногтей, как у него), и это надо исправить. Ногти у меня черные, но, как известно, не длинные.
Короче, дед пришел забрать меня с карате и говорит:
- А чего это с нами не пошел твой дружище Ушастик?
- Мой дружище? Как же! Да это самая большая свинья, – ответил я, не скрывая
овладевающей мной ненависти.
Перестав двигаться, как китаец, которым я никогда не был, я рассказал деду, что пока я
ходил на карате этот мерзавец повел домой Сусану, чтобы посмотреть с ней мультяшки про тасманского дьявола. И это при том, что Ушастик знает, что я начал ухлестывать за Сусаной с первого учебного дня, потому что в прошлом году все меня опередили. Они начали увиваться за девчонками, как одержимые, еще раньше меня. В итоге я остался последним, а единственной свободной девчонкой осталась Толстушка Хессика. Так что два дня мы с ней даже были женихом и невестой. В первый день, чтобы завязать интересный разговор, я ее спросил:
- А почему ты такая толстая?
- Потому что я хочу стать оперной певицей, когда вырасту, – ответила Хессика.
На следующий день злопамятная толстуха подкараулила меня.
- А почему ты носишь очки, очкарик? – ехидно спросила она.
- Чтобы их сломал Джихад, классный чувак и мой друг.