А оттуда ты астральным способом попадаешь в роддом, и там врач со всей силы ка-ак даст тебе по попе! За что? Просто потому что ты родился. И с этой роковой минуты начинается твоя жизнь в Карабанчеле или в Голливуде, это уж куда тебя забросит здоровенная ручища. Меня вот, например, занесло в Карабанчель. Правда, ты не очень-то верь. Этот задавала Джиад вечно несет какую-нибудь фигню, мозги всем пудрит. В общем, я тебя предупредил, а ты думай, что хочешь.
Так вот, короче говоря, тут я взял и родился. Дальше я рассказал, как моей маме сделали ужасную и опасную операцию, а то я никак не мог пролезть наружу. Вроде, голова у меня была великовата. Мама очень любит про это рассказывать: ее хлебом не корми, только бы выставить меня дураком.
Потом я рассказал, как за три месяца прославился на весь подъезд, потому что все время ревел и никому не давал спать, а однажды так расхохотался, что потерял сознание. А еще я рассказал, что моя мама говорит: «Этот ребенок (то есть я) с самого рождения рта не закрывает».
В общем, я рассказал все, что знал про свою жизнь лет до трех или четырех. И тут «сита» Эспе с таким лицом, как будто сама еще плавает в лимбе с мертвецами, сказала, что я могу идти домой. А я ей:
— Почему, «сита» Эспе, я что, плохо рассказываю? Может, надо поподробнее?
— Ты все замечательно рассказываешь, — сказала «сита» Эспе, — просто прошло уже полтора часа.
Полтора часа? Надо же, я и не заметил. Кажется, это были самые счастливые полтора часа в моей жизни. «Сита» Эспе сказала мне «до свидания» и зевнула. Мама бы сказала: «Это или от голода, или со сна, или с недосыпа». Наверное, от голода.
Я вышел страшно довольный, что так классно все рассказал. Прямо как в кино, когда действие начинается еще до рождения главного героя. Я рассказал даже про то, как мои папа с мамой закрыли лоджию алюминиевой стенкой, чтобы мы с дедом там спали. Мамины подруги всегда друг другу рассказывают про то, как кто-нибудь стеклил лоджию или циклевал паркет. «Сита» Эспе сказала мне прийти через неделю.
* * *Всю неделю я записывал все, что смог вспомнить про то, что со мной происходило с трех лет до восьми. Я спрашивал у мамы, у папы, у дедушки, у тети Луисы и у всех, кому повезло знать меня с самого рождения. За два дня я исписал тетрадку, и мама купила мне другую, в линейку, потому что я сказал, что она мне нужна для занятий у «ситы» Эспе.
В следующий раз я принес к «сите» Эспе три тетрадки в линейку про всю мою жизнь со всей ее проблематикой. К каждой тетрадке я придумал заглавие. В первой говорилось про то, как я жил с трех до пяти лет, и ее я озаглавил:
«Моя жизнь без Придурка».
В этой тетрадке речь шла о том, как хорошо было жить на свете, пока Придурку не приспичило заявиться сюда из лимба. Люди тогда были добрые и вежливые, то и дело говорили «спасибо» и «пожалуйста», террористы не захватывали самолеты, на мотоциклах стояли глушители, в Африке никто не голодал, а у нас в туалете еще не протек потолок, из-за которого мама так переживает. Когда мы с Придурком начинаем хлюпать носом, дедушка говорит:
— А потолок в туалете течет, потому что сосед сверху писает мимо толчка.
Это он так говорит, потому что знает, что, как бы мы ни ревели, мы сразу же плюхнемся на пол и начнем дрыгать ногами от смеха. А мама всегда ужасно злится и говорит деду:
— Мало они сами говорят всяких гадостей, так и ты туда же!
Честное слово, пока не было Придурка, я вообще почти что никаких гадостей не говорил. Только попробуй удержись, когда твой братец ржет, как ненормальный, стоит сказать какую-нибудь гадость. Ясное дело, после этого так и будешь говорить одни гадости. Вдруг он когда-нибудь возьмет и лопнет со смеху.
Не помню, прочитал я «сите» Эспе про потолок в туалете или нет, потому что на втором занятии мы успели дочитать только первую тетрадку. Пока я читал, мне показалось, что «сита» Эспе клюет носом, как дедушка после обеда. Это он так делает, потому что у него простатит. Я спросил «ситу» Эспе, почему она клюет носом: из-за простатита, или нет? Она сказала, что носом не клевала (на самом деле еще как клевала!) и что простатита у нее никакого нет, потому что женщины простатитом не болеют. А еще сказала, что уже прошел час и больше мне к ней приходить не надо.
* * *«Сита» Эспе не нашла у меня никакой травмы. По-моему, это она чего-то недосмотрела. Маме она сказала, что мне просто надо выговориться, очень-очень надо, прямо-таки до ужаса, но это вовсе никакая не болезнь, а просто тяжесть, вроде тяжести в желудке. Тоже мне диагноз! Такой диагноз и я кому хочешь поставлю, это же раз плюнуть.
А еще «сита» Эспе сказала моей маме, что надо, чтобы меня иногда хотя бы немножко слушали дома. А мама ей:
— Да куда ж больше?!
На переменке Джиад мне сказал, что «сите» Эспе просто неохота было два раза в неделю терпеть такого зануду, как я. Конечно, он нос задирает: его-то она не выгнала. Выгнали только меня. Меня одного. Если бы не очки, я бы, наверно, подрался с Джиадом, но мне уже и так надоело получать тумаки с двух сторон: сначала от Джиада, а потом от мамы за разбитые очки. Я вообще из тех, кто подставляет вторую щеку. Папа говорит: «Когда тебя бьют, надо давать сдачи».
Ага, чтобы еще раз схлопотать! Ну уж это дудки!
Честно говоря, я жутко расстроился из-за «ситы» Эспе. Представляешь, сдаешь ты, например, мочу, забираешь результат, а там написано: «А вы, батенька, зануда», и подпись: «доктор Мартинес».
Обидно же. Маме, похоже, это все тоже совсем не понравилось, потому что она сказала:
— Умная выискалась. Можно подумать, я своего ребенка не слушаю. Да он мне даже белье в машинку положить спокойно не дает!
В конце концов пришлось мне разреветься, ты на моем месте сделал бы то же самое. Мама пообещала, что вечером они все как один придут меня слушать, чтобы чужим людям неповадно было болтать, что меня в родном доме никто не слушает.
Короче, вечером все заявились ко мне в комнату. По правде говоря, я даже растерялся немножко. Дедушка улегся на кровать. Мама с Придурком на руках уселась рядом. Папа сразу повалился на диван. И говорят:
— Ну давай, выкладывай.
Елки, не люблю я импровизировать. Пришлось достать две оставшиеся тетрадки. Я прочел первую и взялся было за вторую, но тут папа ка-ак захрапит! Он у меня храпит так, что стены дрожат. Я прямо не знал, куда деваться. Они все разлеглись у меня на кровати, даже пристроиться было негде. В общем, я их так там и оставил, пусть себе валяются вповалку. Я им свет погасил, радио выключил, накрыл их дедушкиным покрывалом. Когда мама завтра проснется, будет ныть, что у нее все кругом болит, как будто на ней воду возили. Сами виноваты. Вот дослушали бы до конца историю моей жизни… А так я скоро начну думать, что от моих тетрадок даже мухи дохнут.
Наверно, завтра меня будут ругать. Не знаю, за что, но обязательно будут. Про такие вещи всегда знаешь заранее, как про то, что схлопочешь двойку на экзамене. Сусанка сказала, что к психологам отправляют таких, кого отовсюду выгнали, а раньше их отправляли на необитаемый остров. Если бы мне пришлось выбирать между «ситой» Эспе и необитаемым островом, я бы выбрал… папину и мамину кровать. Я в жизни еще не спал на такой большой пустой кровати. Хотя она шириной всего метр тридцать пять сантиметров. Как говорит мама, чтобы спать в обнимку. Правда, насчет «в обнимку» она всегда потом добавляет, что это просто так говорится.