- Значит, это убийство вашего отца подтолкнуло вас приехать?
- А что, повод не достаточный?
- Смерть отца - это критический момент в жизни каждого мужчины, но обычно он успевает психологически приготовиться к этому. Отец стареет, его жажда жить ослабевает, он явно готовится к смерти. Насильственная смерть это всегда сильное потрясение. Но все же вы понимали, что рано или поздно ваш отец умрет.
- Вероятно, понимал. Не помню, чтобы я об этом думал.
- Сколько ему было?
- Семьдесят.
- Вряд ли это можно назвать преждевременной кончиной. Возраст Псалмопевца*. [Речь о библейском царе Давиде, которому незадолго до смерти исполнилось семьдесят лет.]
- Но это было убийство.
- Кто же его убил?
- Не знаю. Никто не знает. Его прямо в машине сбросили с причала в Торонтской гавани. Или он сам съехал. Он так крепко вцепился в баранку, что его руки с трудом оторвали от нее, когда автомобиль вытащили из воды. Глаза его были широко раскрыты, а во рту был камень.
- Камень?
- Да. Вот этот камень.
Я протянул ей камень на шелковом платочке, в котором я его с тех пор так и носил. Улика номер один в деле об убийстве Боя Стонтона: кусочек канадского розового гранита размером с куриное яйцо.
Она обстоятельно осмотрела его, потом медленно засунула себе в рот и очень серьезно посмотрела на меня. Или не так уж серьезно? Не было ли в ее глазах озорной искорки? Не знаю. Ее поступок был для меня таким неожиданным, что я плохо соображал. Потом она вынула камушек, тщательно отерла платком и вернула мне.
- Да, это могло произойти, - сказала она.
- Вы довольно хладнокровный человек, - сказал я.
- Да. Моя профессия для хладнокровных людей, мистер Стонтон. Скажите мне, ни у кого не возникало предположения, что ваш отец совершил самоубийство?
- Конечно нет. Это абсолютно не похоже на него. А почему вы вдруг подумали об этом? Я ведь сказал вам, что его убили.
- Но никаких свидетельств убийства обнаружено не было.
- Откуда вам это известно?
- Я прочла, что написал о вас доктор Чуди, и попросила библиотекаря в "Нойе Цюрхер Цайтунг"* ["Neue Zurcher Zeitung" (нем.) - "Новое цюрихское время".] проверить их архив. Знаете, они сообщали о смерти вашего отца - у него были связи с несколькими швейцарскими банками. Сообщение в силу жанра было отрывочным и коротким, но самоубийство тогда казалось наиболее вероятной версией.
- Он был убит.
- В записке доктора Чуди сказано, что, как вы полагаете, к этому может иметь отношение ваша мачеха.
- Да, да. Но только косвенным образом. Она уничтожила его. Она сделала его несчастным, и он перестал быть похожим на себя. Я никогда не думал, что она могла сбросить его с причала. Она убила его психологически.
- Правда? А у меня создалось впечатление, что вы не слишком высокого мнения о психологии, мистер Стонтон.
- Психология играет важную роль в моей профессии. Я довольно известный адвокат по уголовным делам - или вы уже и об этом справились? Я должен разбираться, почему люди поступают так, а не иначе. Будь я глух к психологии, просто не смог бы делать то, что делаю, а именно - выуживать из людей сведения, которые они не хотят сообщать. Ведь и ваша работа состоит в этом, не правда ли?
- Нет, моя работа состоит в том, чтобы слушать то, что люди очень хотят рассказать, но боятся, что никто их не поймет. Вы используете психологию как наступательное оружие в интересах правосудия. Я же - как целительное средство. Такой вдумчивый юрист, как вы, почувствует разницу, и вы уже продемонстрировали, что чувствуете. Вы полагаете, мачеха убила его психологически, но, по-вашему, этого было недостаточно, чтобы побудить его к самоубийству. Знаете, я сталкивалась с такими вещами. Но если убийцей была не она, кто бы это мог быть?
- Тот, кто засунул ему в рот этот камень.
- Ну что вы, мистер Стонтон, невозможно засунуть камень в рот человеку против его воли, не переломав ему зубов и не оставив очевидных следов насилия. Я это поняла, положив камень себе в рот. А вы не пробовали? Наверно, нет. Должно быть, ваш отец сам положил его туда.
- Зачем?
- Может быть, кто-то ему приказал. Кто-то, кого он не мог или не хотел ослушаться.
- Это смешно. Никто не мог заставить отца сделать то, что он не хотел делать.
- Может быть, он хотел это сделать. Может быть, он хотел умереть. С некоторыми так бывает.
- Только не с моим отцом. Я не знал никого другого, кто любил бы жизнь так, как он.
- Даже после того, как ваша мачеха психологически убила его?
Я ощутимо сдавал позиции. Это было унизительно. Я мастер перекрестного допроса, и тем не менее раз за разом эта женщина-врач укладывала меня на лопатки. Ну что ж, дело поправимое; все в моих руках.
- По-моему, мы только зря теряем время, - произнес я. - Будьте так добры назвать гонорар за вашу консультацию, и мы закончим этот разговор.
- Как вам угодно, - сказала доктор фон Галлер. - Но должна вам сообщить, что многие находят первую консультацию бесполезной и хотят убежать. Потом, правда, они возвращаются. У вас незаурядный интеллект. Не проще ли будет обойтись без этой предварительной фазы и продолжить? Вы же разумный человек и должны были предвидеть, что лечение такого рода не может быть безболезненным. Начало всегда дается трудно, в особенности людям вашего склада.
- Значит, вы уже причислили меня к определенному складу?
- Прошу прощения. С моей стороны было бы слишком самоуверенно утверждать что-либо подобное. Я только имела в виду, что вы человек богатый и умный и привыкли поступать по-своему, а в начале анализа такие люди нередко ведут себя враждебно и раздражительно.
- Значит, вы предлагаете мне стиснуть зубы и продолжать.
- Конечно, продолжайте. А вот стискивать зубы не надо. Думаю, вы в последнее время и так этим злоупотребляли. Давайте горячиться не будем.
- Вы намекаете, будто мой отец покончил с собой, когда я утверждаю, что он был убит, и еще хотите, чтобы я не горячился?
- Это не я намекаю, а газеты, и то в крайне осторожных выражениях. Наверняка вы и раньше слышали эту версию. И я знаю, как настороженно к подобным версиям обычно относятся. Но давайте сменим тему. Вы часто видите сны?
- Ага, значит, мы уже и до снов дошли? Нет, я не вижу снов. Или, точнее, я не придаю особого значения тому, что вижу во сне.
- А в последнее время у вас были сны? После того, как вы решили приехать в Цюрих? После вашего приезда сюда?
Рассказать или нет? Что ж, я ведь за это удовольствие деньги плачу, так пусть все будет по полной программе, какая бы программа ни была.
- Да, в прошлую ночь мне приснился сон.
- И?..
- Очень яркий сон для меня. Обычно во сне я вижу лишь какие-то фрагменты, обрывки, которые не задерживаются в памяти. Этот сон был совсем другим.
- Он был цветным?
- Да. Он был очень... красочным.
- А какое было общее настроение этого сна? Я хочу узнать, вам он понравился? Он был для вас приятен?
- Приятен? Да, я бы сказал, что приятен.
- Расскажите, что вы видели в этом сне.
- Я был в каком-то здании - вроде бы знакомом, хотя места этого я совсем не знал. Но каким-то образом оно было связано со мной, и я там был важной персоной. Вернее даже, здание окружало меня со всех сторон, ну, как здание колледжа - знаете, как здания некоторых колледжей в Оксфорде, - а я торопился через внутренний двор к задним воротам. Когда я проходил под аркой, двое людей, стоявших у ворот на посту, - швейцары или полицейские, какие-то должностные лица и охранники - приветствовали меня, улыбаясь как знакомому. Я помахал рукой им в ответ. Потом я оказался на улице. Но не канадской улице. Больше было похоже на какой-нибудь симпатичный городишко в Англии или в Европе - деревья по обеим сторонам и очень милые частные домики, хотя кое-где были и магазины, а потом мимо проехал автобус с людьми. Но я спешил, потому что мне было куда-то нужно, и я быстро повернул налево и вышел за город. Я был на дороге, город остался у меня за спиной, а я вроде бы шел вдоль поля, которое было все изрыто, и я знал, что это археологические раскопки. Я двинулся через поле к какой-то времянке в самом центре раскопок и вошел в дверь. Внутри времянка оказалась совсем не такой, как я ожидал, потому что снаружи, как я уже говорил, она казалась каким-то временным хранилищем инструментов, бумаг и так далее, но внутри там все было в готическом стиле. Потолок низкий, но с прекрасной каменной резьбой, и вообще все сооружение было каменным. Там внутри была парочка молодых ребят, простоватых парней лет, я бы сказал, двадцати с небольшим. Они разговаривали, стоя на вершине винтовой лестницы, которая, как я знал, уходила под землю. Я хотел спуститься и попросил их дать мне пройти, но они не послушались, и, хотя со мной они и не говорили, а продолжали беседовать друг с другом, я чувствовал, что они считают меня обычным любопытствующим, который не имеет никакого права спускаться под землю и на самом деле даже не собирается этого делать. Поэтому я вышел из времянки и направился к дороге, а там повернул к городу; и тут мне встретилась женщина. Она была какая-то странная, похожа на цыганку, но одета не так броско, как цыганки, которые выпрашивают милостыню. На ней была старомодная потрепанная одежда, вроде как выцветшая от солнца и дождя, а на голове сидела широкополая помятая черная бархатная шляпа с какими-то яркими перьями. Казалось, женщина хочет сообщить мне что-то важное, и она никак не отставала, но я не мог понять ни слова из того, что она говорит. Язык был мне совершенно незнаком - наверно, цыганский, решил я. Она не просила подаяния, но что-то ей все-таки было нужно. Я сказал себе: "Ну что ж, каждая страна имеет таких иностранцев, каких заслуживает" - а это довольно глупое замечание, если вдуматься. Но у меня было ощущение, что время поджимает, а потому я поспешил назад в город, резко повернул теперь направо и почти вбежал в ворота колледжа. Один из охранников обратился ко мне: "Вы еще можете успеть, сэр. На сей раз вас не оштрафуют". И я тут же в моей адвокатской мантии оказался во главе стола, за которым председательствовал. Вот, собственно, и все.