Сыр-Дарья здесь кишмя кишит рыбою, и поэтому в ней недостатка никогда не было. Главнейшая рыба была сазан, лещи, сомы и осетры. Киргиз из проруби саком при разведенном камышом огоньке, около которого он и греется и оттаивает сак, ловит от 400 до 600 штук лещей в одну ночь. В котле рыба чередовалась дичью из кабанов и фазанов. От изобильной свежей пищи и здорового климата люди в форте всегда были полны и здоровы.
Единственным развлечением была охота за фазанами, кабанами и тиграми, особенно последняя. Один только сбор на предстоящую охоту был в гарнизоне настоящим праздником.
Зимой в кибитках казаки отогревались разложенным посредине огнем, а у есаула, у которого помещался и я, посреди кибитки стояла чугунная печка, в которой весь день поддерживался огонь; поэтому в кибитке было тепло, так что мы проводили день в одних рубахах, когда снаружи температура была до двадцати пяти градусов, а иногда и до тридцати градусов мороза; по ночам же, в которые воздух в кибитке остывал всегда до уровня наружной температуры, мы укрывались тулупами и спать было тепло и здорово; но зато по утрам или по какой-нибудь надобности ночью не совсем-то было приятно вылезать из-под теплых одеял. Случай, о котором я хочу говорить, был зимою, снег был неглубокий и выпал дня за два. Обстоятельство это важно в последующем рассказе.
В одну из особенно морозных ночей с вечера показался туман и ночью настолько сгустился, что в пяти или шести шагах различать предметы было довольно трудно… Мы улеглись спать. Я уже порядочно выспался и спросонок слышу, что наши лошади в стойлах, сделанных из камыша, около самых кибиток, стоят тревожно и фырчат — как они обыкновенно делают, когда видят или чуют опасность, — что прежде с ними не было. Меня взяло сомнение. Вдруг слышу, что часовой прокричал три раза: «Кто идет!» — и потом: «Убью, кто идет!». Я приподнял голову, чтобы явственнее слушать, и стал вслушиваться. Часовой с кем-то вполголоса переговаривался, у нашей кибитки кто-то приподнял дверь и стал дергать меня за ногу: «Сударь, сударь, встаньте, в форте тигр».
Если бы семьдесят труб апокалипсиса[98] разом грянули в ту минуту, они не произвели бы на меня того впечатления, какое произвела фраза: «…в форте тигр». Я спрыгнул с постели, как бы под действием гальванического тока. Надеть калоши, накинуть на плечи тулуп и выскочить из кибитки было делом одного мгновенья. Смотрю — туман гуще, чем с вечера; через него едва заметно светит луна; слышу — за задним фасом, на берегу Сыра, тревожный говор казаков; я к ним.
— Где же тигр?
— Вот здесь прошел впереди меня по льду Сыра, шагах в шести или семи, — ответил мне часовой.
— Да как ты узнал, что это тигр?
— Я полагал сперва, что это человек, и хотел было совсем стрелять, но он на оклик мой и на приближение к нему рявкнул, я и догадался, что это за веща.
— Ну, теперь мы ничего не поделаем; чтобы поймать птичку, не нужно пугать ее. Утро вечера мудренее. Идем, друзья, спать, а ты, часовой, держи ухо востро, а то как раз достанешься тигру на завтрак.
Вошел в кибитку, укутался в тулуп, но под впечатлением случившегося никак не мог заснуть. Зажег спичку, посмотрел на часы — ровно два, а это было в последних числах января, и рассветало в семь часов. Слышу в казачьих кибитках оживленный говор и трескотню огонька. Я встал и пошел к казакам, мимоходом взглянул на термометр: ртуть стояла ровно на двадцати трех градусах ниже нуля. В кибитке все сидят вокруг пылающего огня, подкладывают камыш и ведут речь о посещении тигра.
— Просто срам, сударь, — заговорил один, увидев меня, — тигры на форту у нас шляются, скоро станут таскать нас из кибиток, как овец из овчарни.
— Да, действительно, одолжил, каналья; эта дерзость не должна быть ему прощена. Поутру нужно будет нагрянуть к нему в гости по неостывшим следам.
— Завтра же с него шкуру долой! — отчеканил один из сидевших.
— «Не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати» — говорит мудрая пословица, — выпалил другой.
Пока шел подобного рода разговор, показалась заря, Я пошел будить есаула.
— Вставайте, П. И-ч, рассвело; я вам скажу важную новость.
— Уж не кокандцы ли? — пробормотал есаул, поднимая голову.
— Нет, почище кокандцев: изволил посетить нас тигр; должно полагать, высматривал лошадок наших.
— Ну?
— Пока ничего больше; перемолвился с часовым, который едва не послал ему пулю и хорошо сделал, что воздержался. Вставайте и пойдемте осмотрим след.
— Идем; только прикажите, чтобы приготовили чаю.
Мы вышли. На дворе было полное утро, солнце подходило к небосклону, а туман поднимался массой и образовывал облака. Пошли прямо на след. Оказалось, что тигр вышел из камыша по замерзшим болотам на первый фас, постоял немного времени около контрэскарпа, перепрыгнул ров на берму[99], отсюда вскочил на вал, около которого стояли в сделанных из камыша стойлах лошади, тут немного посидел на корточках и, убедившись, что до лошадей ему не добраться, тем же следом перепрыгнул ров обратно. Почуяв близко страшного зверя, лошади зашевелились, зафыркали и тем возбудили внимание часового. Это самое фырканье слышал и я спросонок.
— Извольте видеть, он к лошадям подходцы делал, — сказал есаул. — Недурно!
Далее тигр пошел вдоль фаса к Сыр-Дарье, где спустился на лед саженях в десяти от часового, и вдоль реки прошел мимо последнего саженях в пяти, когда и окликнул его часовой; от этого оклика тигр пошел прочь, на средину реки, откуда правым плечом повернул кругом и параллельно переднему пути ушел восвояси, в камыш.
Далее следить невооруженным было бы без толку. Мы вернулись в форт.
— Не идти за этим тигром было бы непростительной ошибкой; надо отправиться на поиски сейчас же. Вахмистр, прикажи-ка охотникам собраться на охоту, предварительно позавтракав поплотнее, и пойдем платить тигру за визит.
Отдав такое приказание, есаул вошел в кибитку, и мы принялись за чай. В сборах на охоту прошел добрый час. Мы выступили в числе четырнадцати человек. Есаул скучил около себя охотников и сказал им наставление:
— Не забывайте, молодцы, что успех такой охоты зависит от исполнения следующих условий: идти тише тени; в случае нападения самого тигра на охотников ближайший товарищ должен стрелять в упор; в камыше не расходиться поодиночке, а непременно вдвоем. Ну, теперь с богом, вперед.
Мы пошли по следам. У Мантыка ушки на макушке! У него так сверкали глаза, что он, казалось, никого не видел; он пошел передовым, остальные за ним, один за другим.
Местность, по которой нам предстояло отыскивать тигра, каждый из нас знал в мельчайших подробностях. В пояснение рассказа оговорка эта необходима. Сначала след тигра вел нас по небольшому камышу, но чем дальше, тем камыш становился выше и гуще и, наконец, до того стал густ, что передовому охотнику идти без устали двадцать или тридцать сажен не было возможности; мы стали меняться, не останавливая движения вперед, так что передовой свернет в сторону и примыкает сзади, следующий за ним идет впереди далее. Следы тигра едва можно было разбирать. Тигр шел камышом не по прямой линии, а постепенно сворачивал в стороны, как бы блуждал.
Мы почти все утомились, как вдруг передовой закричал: «Здесь!» — и шарахнулся назад, свалив с ног шедшего за ним, а этот — следующего, так как шли рядами плотно. Мы, задние, разумеется, бросились вперед. Была небольшая прогалина, поросшая кугой[100].
— Где тигр? — спросили чуть не все в один голос.
— Я видел, как он встал из куги и ушел вот в эту сторону, — ответил испуганный передовой.
Оказалось, что тут было его логовище. Я приложил к постели руку: она была теплая, тигр встал сию минуту.
98
«Апокалипсис» (или «Откровение Иоанна») — последнее из включенных в Библию сочинений, излагающее в виде фантастических видений якобы данные богом откровения о судьбах человечества.
99
Фас — прямолинейный участок крепостной ограды; эскарп — внутренняя (прилегающая к стене или валу) отлогость наружного рва укрепления; контрэскарп — передняя, ближайшая к противнику отлогость рва; берма — уступ у верхнего края окопа.
100
Куга — здесь: болотная растительность. Нередко обозначает отдельный массив тростников.