— За мной, — сказал Мантык, — не надо давать ему опомниться, а держать его в страхе и напасть стремительно.
Указания такого веского авторитета, каким был для нас Мантык в деле охоты, всегда производят магическое действие. Все быстро тронулись с места и пошли по пятам тигра. Пройдя этак сажень около ста, мы услыхали писк какого-то животного и ворчанье тигра. Па этот раз — по очереди — я был передовым. Собрав сколько оставалось во мне в наличности сил, я стремительно бросился вперед и через десять или пятнадцать шагов на небольшом просвете увидел трепещущую выдру, из шеи которой каплями точилась горячая кровь. Удирая от нас, тигр мимоходом, одним махом лапы, задавил на завтрак подвернувшуюся выдру, но мы помешали ему. Я поднял выдру; серебристый отлив ее шерсти показал нам всю ценность ее шкуры. Впоследствии мы продали ее за пятьдесят рублей. Выдра показала нам, что тигр голоден, следовательно особенно опасен для охотника. Нужно было не дремать. Очень голодный тигр бросается на человека с страшным остервенением, и кровожадности его тогда нет меры; смятого под себя охотника он терзает с ожесточением. Я сообщил это охотникам.
Рассматривая выдру, мы вместе с тем немного отдохнули и сообразили, что из преследования тигра по пятам путного ничего не выйдет. Мы знали, что по направлению, куда ушел тигр, камыш прерывался узкой полосой чистого места и сажен через десять начинался снова; промежуток этот порос небольшой кугой, кустами — отличное место для засады. Мы решили разделиться на две партии, и одну послать на это место, и, таким образом, отрезать тигру путь отступления и принудить его принять бой, если не удастся из-за куста положить его наповал. Влево от нас было открытое чистое поле; направо тянулась Сыр-Дарья. Следовательно, тигру другого выбора не было, как идти чрез этот перешеек. Есаул обратился ко мне:
— Возьми ты с собою вот этих семь человек, беги на то место, чтобы предупредить тигра, и займи подходящие пункты, а я с остальными охотниками пойду по пятим; но только смотрите, молодцы, не зевайте.
Думать больше было нечего. Мы вышли на степь и беглым шагом, что только было силы, побежали к назначенному месту; добежав до него, повернули направо, к Сыру, идя медленным шагом, осмотрели снег до берега и убедились, что тигра мы опередили. Обернувшись лицом в ту сторону, откуда шли, мы заняли пункты по двое рядом, так, чтобы быть скрытыми от тигра, и стали ждать. Я повесил кинжал на руку, на привязанный к рукоятке темляк, осмотрел курок карабина и встал на одно колено. Минут через десять послышался треск по камышу с той стороны, в которой мы оставили есаула. При треске этом забилось не одно сердце. Пустить пулю в преследуемого тигра — это не то, что пустить заряд по зайцу. Трескотня идет все ближе, ближе — и вот наконец выходит есаул с охотниками и при виде нас закричал:
— Где же тигр?
— Он здесь не проходил, — отвечаю я.
— Быть не может, — возразил есаул и вместе с этим бросился к месту, на котором оставил следы.
Оказалось, что тигр, уходя от преследования охотников, наткнулся на одного из наших, караулившего под кустом, которого он заметил прежде, чем тот его, отретировался на десять шагов и обошел нашу цепь к степной стороне так мастерски, что фланговая пара казаков его не заметила.
В одну секунду пролетело соображение, что тигр впереди нас только на десять минут, что должны мы еще раз предупредить его, — и мигом с моими охотниками я пустился бегом опять в обход, оставив есаула преследовать тигра. Так как дуть нашего обхода шел по чистому месту параллельно камышу, которым шел тигр, то мы бежали кучкой. Рассчитывая, что мы уже опередили его, повернули вправо, в более чистое место, на котором было больше куги, чем камышу, — и только было начали делиться попарно, как вдруг один из передовых казаков закричал: «Вот он!». Я взглянул по тому направлению, куда смотрел закричавший, и увидел в саженях четырех от себя тигра, стоявшего к нам левым боком, с повернутой в нашу сторону и поднятой вверх головой, похлестывавшего себя хвостом по ребрам. Я не успел еще достаточно налюбоваться им, как крикнувший казак бросился к нему, чтобы выстрелить в упор. Но тигр сделал то же, и в тот момент, когда последний приподнялся на задних лапах, чтобы перепрыгнуть куст для нападения, казак выстрелил почти в упор: пуля вошла тигру в грудь навылет в спину. Однако он моментально смял казака под себя — и пошла зубная расправа. Рев тигра и отчаянный крик казака были ужасны. Окрестность, спокойно дремавшая доселе в ненарушимой тишине, может быть от века, вдруг была потрясена страшным шумом боя. Кто-либо в стороне, внезапно услыхавши этот крик, не мог не заключить, что тут идет спор о жизни и смерти. Казак, ближе всех стоявший к этой свалке, дал стречка, но отчаянный крик охотника, терзаемого тигром, и наше приближение заставили его вернуться; он сделал выстрел, но не в упор, как бы это следовало истинному охотнику, а издалека, как негодный трус, и, разумеется, дал маху. Бросается Мантык и, приложив дуло своей двустволки к передней лопатке тигра, спустил курки; в один момент с этим выстрелом мой кинжал вошел в грудь между ребрами по самую рукоятку. Как теперь смотрю на эту картину: у тигра как бы подкосились ноги, он опустился и придавил всей массой своего тела лежащего под ним казака, глухо застонал, медленно стал сваливаться и, наконец, упал правым боком на землю; только бессознательные вздрагивания мышц были последним признаком последних минут его жизни. Это произошло так быстро, что, когда вышли из камыша преследовавшие охотники, все было уже кончено.
Мы тотчас высвободили из-под тигра истерзанного казака; он был весь в крови, жалобно стонал и поминутно говорил: «Не шевелите руку». Оказалось, что кость левой руки повыше локтя была зубами зверя расколота в куски; около кисти на теле кровавые раны от зубов, на правом боку четыре раны от четырех когтей лапы. Изуродованный и сильно потрясенный нравственно, казак идти не мог. Нужно было подумать о доставлении его в форт. Казаки сняли с себя ременные пояса, опутали ими два ружья и таким образом устроили носилки, на которые уложили страдальца и донесли до форта, откуда в телеге отправили в военный госпиталь, в укрепление Раим, где руку ему отрезали, раны вылечили, потом дали чистую, и казак без руки жив и здоров поныне.
Когда подносили к форту израненного казака, остававшиеся в нем высыпали из кибиток встретить пришедших.
— Кого это так несут?
— Потапычева, — был ответ.
— Вот видишь — говорил я тебе: не хвались идучи…
— Да, правда, товарищ, — простонал раненый казак, — меня выдал Лагашкин: я бросился на тигра с надеждою, что он поддержит меня, а он, как баба, изменил мне.
Охота кончилась, и охотники вернулись в форт в три часа пополудни. За тигром послали телегу, на которой поздно ночью и доставили его в форт, а поутру следующего дня увезли в укрепление Раим. Это был самец длиною от ушей до хвоста в два с половиной аршина, вышиною в один аршин семь вершков.
Из этой охоты всего живее остался у меня в памяти факт, относящийся не столько к области физиологии, сколько психологии. Нам вздумалось попробовать, вкусно ли мясо тигра. В Раиме служил мой приятель, у него был хороший повар, и мы попросили его сделать нам из задней части тигра котлеты. За стаканом хорошего вина тигровое мясо показалось нам не только сносным, но далеко лучше говяжьего; может быть, это казалось только на первый раз, как разнообразие — не знаю, потому что пробу повторить не удалось. Но все-таки котлеты мы ели с удовольствием. Вдруг нелегкая несет в нашу компанию казачьего офицера А. М. Бородина, заклятого старовера екатерининских времен и по счастливым обстоятельствам забытого смертью.
— А ну-ка, старина, пройдись-ка по водочке, сглотни котлетку и скажи, хороши ли?
Бородин выпил водки и съел, по-видимому с удовольствием целую котлету.
— Ну что, каковы? — спрашиваю его.
— Великолепные котлеты, — отвечал Бородин.
— Угадай, старина, из какого они мяса?
— Что тут гадать, конечно, из говяжьего.
— Вот и не угадал, это от тигра, что вчера убили.