Дождавшись прочных заморозков и снега, я стал формировать партию охотников. В Кос-Аральском форте мне пришлось, однако, иметь дело с людьми иного закала; охотниками оказались только солдаты четвертого батальона, то есть народ пеший, следовательно, охота теряла половину своего интереса. Я стал посылать на разведки и вообще наводить справки о звере. Оказалось, что киргизам отбоя нет от свиней; они подходят к аулам, вырывают ячмень и просо из ям, в которых киргизы сохраняют весь летний сбор, ходят вместе с киргизским скотом в табунах коров и баранов и самих киргизов решительно не боятся.
Тигры к аулам не подходят, скот киргизский не трогают, что было весьма естественно: легко добывая себе свиней, тигры не нуждались в более трудно добываемой добычи.
Темные, беспредельные камыши, терявшиеся на гори зонте, не допускали облавной охоты; в таких камыша можно бить свиней, только подкарауливая их. Но такого рода охота казалась моим сотоварищам слишком скучной: тут не было возможности выказать им свою удаль Я стал выжидать такого случая, который и не замедлил представиться.
В один счастливый день я получил известие, что вблизи форта на льду замерзшего залива, по которому летом росла куга и осока кучками — кулигами, были замечены следы одиночного тигра и другого, с детенышем! Меня так и подмывало ехать на охоту, но не было ни одного охотника, на которого бы можно было положиться. Говорили мне, что в гарнизоне есть солдат Григорьев, смелый и ловкий охотник, но я что-то плохо этому верил, а потому ради более вящего успеха охоты послал тройку лошадей в Раим за Мантыком. Это было в два часа пополудни, а к десяти часам утра следующего дня тройка вернулась назад с Мантыком, сделав сто сорок верст не кормя.
Так как Мантык, спеша ко мне, не спал более суток, то я дал ему добрый стакан водки, сытную закуску, и он завалился спать. Тем временем я собрал охотников, которых явилось восемь человек, снабдил их всем, в чем они нуждались, и выдал свинец на жеребья. Они не годятся для дальней стрельбы, но на близком расстоянии летят верно и производят весьма разрушительное действие.
В два часа пополудни я разбудил Мантыка. Мне хотелось вместе с ним осмотреть местность, в которой жили тигры. Взяв на всякий случай одни ружья, я. Мантык и еще один вызвавшийся охотник отправились туда на лошадях. Настоящие, густые камыши начинались верстах в двух от форта; в соседстве они были все вырублены на дрова. В камышах и по опушкам мы нашли много свежего свиного рытья и в двух местах слепы тигров. Камыши были обширные и настолько сплошные, что об охоте на свиней нечего было и думать. Это было бы все равно, что гоняться за щукой в море. Свиньи быстро шмыгают по камышам, поглядеть на себя не дают, а иногда кабан, свинья, особенно же поросенок так крепко затаиваются, что охотник может пройти в двух шагах и не заметить их; случается, впрочем, хотя и очень редко, что охотник сметит притаившуюся свинью и положит ее на месте. В таких обширных камышах успешнее можно охотиться за тиграми. Тигр при виде охотника уходит медленно, с некоторой важностью, с полным сознанием своей силы, а если заметит, что его преследуют, то при удобном случае и сам переходит в наступление. Но подобная охота возможна только зимой, когда мороз подернет все твердой корой; к тому же на лето тигры на острове не остаются.
Мы подъехали к кибиткам, расположенным на кряже, из которых вышли навстречу нам два киргиза и тотчас узнали во мне коменданта; один быстро схватил мою лошадь под уздцы, а другой поднял руки, чтобы принять меня с лошади. Окрестные киргизы имели к начальнику форта уважение. В кибитке послышалась возня: там расстилали ковры, кошмы и укладывали подушки для принятия почетного гостя. Я, однако, отказался от предложения войти.
— Не видали ли вы где поблизости тигров? Не знаете ли где-либо здесь тигровое логовище?
— Тигры всегда устраивают свои пристанища в глубине камышей, и мы ходить туда боимся, — отвечал один из киргизов, — но мы нередко видим, как они выходят на степь. Сегодня по направлению к форту прошел один тигр, очень большой, сюз чек калай улькун (слов нет, какой большой).
— Ну, они ничего вам дурного не делают, не трогают ваш скот?
— Нет, в этом году не нападают, а все-таки мы от них настороже: от жены и от тигра всегда нужно иметь за поясом кинжал. Недавно один тигр напугал нас, по вреда не сделал никакого.
— Как так?
— Дней семь тому назад, поздно вечером, мы всей семьей сидели вокруг огня; в котле варилось мясо, дочь моя подкладывала камыш в огонь. Камыш был длинный, так что один коцец пучка был в огне, а другой, более половины, был наружи, за дверью; дверь была опущена. Только дочь хотела было вдвинуть камыш в огонь, а сдвинуть его не может; наружи камыш кто-то держит. Дочь встала, чтобы посмотреть, отчего камыш нельзя по-сунуть в огонь, приподняла дверь, свет вырвался в пространство и осветил лежащего на камыше тигра. С визгом дочь закричала: «Ой баяу![109] Чулбарс!» — и шарахнулась в кибитку. Я схватил горящий камыш из-под котла и бросил его в тигра, на нем вспыхнула шерсть, и нам слышно было, как она затрещала; тигр вскочил и быстро исчез — в темноте. Все семейные мои страшно перепугались и только с восходом солнца решились выйти из кибитки.
— На свете нет никого, кто бы не боялся тигра, — прибавил киргиз после небольшой паузы.
Солнце подходило к небосклону; до форта было версты три. Мы поехали по льду, разливами Сыра, которые местами поросли кугою. Я поднял голову, чтобы посмотреть, далеко ли до форта. Солнце готовилось скрыться за горизонт; впереди нас, саженях в шестидесяти, между кулигами[110] куги паслась киргизская лошаденка, стреноженная на подножном корму; мы ехали тихим шагом.
Вдруг из одной кулиги куги с ревом выпрыгнул тигр и бросился на лошадь. Мы инстинктивно остановились и схватили ружья. Лошадь шарахнулась от тигра, но на льду поскользнулась и упала на колени. В одно мгновение тигр ловко схватил ее левой лапой за голову между ушей, а правой за горло около груди. Лошадь поднялась на ноги и усиливалась вырваться, но ноги ее скользили по гладкому льду. Тигр, упершись задними лапами, скользить которым мешали его когти, так ловко перебросил через себя лошадь, описав ею в воздухе дугу, и с такой силой ударил ее об лед, что, с минуту подрыгав ногами, она испустила дух. Тигр немедленно вырвал несколько кусков мяса из загривка; кровь полилась на снег и забила фонтаном из артерий. Лошади наши все это время тревожно фыркали, порываясь дать тягу.
Мы попробовали прогнать тигра и пустились было к нему вскачь, но лошади уперлись, не желая повиноваться, а при ударе нагайки бросались в стороны и опрокидывались назад, так что трудно было удержаться в седле. Заметив нас, тигр отошел от лошади сажен на десять и лег в куге, приподнимая по временам голову. Стрелять с лошадей было немыслимо; затеять бой пешими мы не осмелились, так как не имели холодного оружия и поэтому не считали себя достаточно сильными; тигр занимал очень выгодную позицию для обороны и наступления, притом был голоден, следовательно всего опаснее. А самое главное — настолько стемнело, что было невозможно ручаться за верность выстрела. Нам оставалось только ехать в форт. Что тигр не бросит своей добычи, пока всю не съест, в этом не было ни малейшего сомнения, так же как и то, что мы найдем его завтра невдалеке. Обменявшись с Мантыком такими мыслями, мы тронулись в обратный путь. Первым приказанием по приезде было — не давать моему боевому коню в ночь сена, а ограничить дачу корма тремя гарнцами овса. Жирная лошадь с пустым желудком всегда быстрее и выносливее.
Отобранные мною семь человек охотников были совсем наготове. Условились с восходом солнца быть уже на конях. Обыденная казарменная жизнь мгновенно изменилась; приготовления к охоте отразились на всем гарнизоне, рассказы о тигре с лошадью слышались с разными вариантами во всех углах. В надежде, что вместо определенных семи охотников я могу взять и больше, стали приготовляться и некоторые другие. Движение в казармах сделалось почти общим. Осмотрев необходимое вооружение, я лег спать, но долго проворочался в постели, пока заснул. Едва забелел восток, как меня разбудил Мантык.