Наконец Шумов остановился и указал спутникам впереди дорогую примету. Через несколько минут они уже стояли около полуобглоданного остова быка и тщательно осматривали на снегу следы тигра. Судя пр последним, их противник должен был быть огромного роста. Следы, шедшие от падали, ясно указывали направление, по которому ушел тигр. Шумов поехал впереди. Следы привели к большим кустам. Стрелки остановились и затем двинулись в обход. Нигде не заметно выхода, значит — тигр в кустах.
— Надо послать собаку, — решил Шумов. — Тамырка, ищи там!
Тамырка, как истый охотник, бросился в кусты и принялся работать носом. Шумов поехал потихоньку за ним, сделав знак товарищам, чтобы они шли сзади. Прошло около минуты. Вдруг заревел Тамырка, разразившись неестественным лаем. Охотники, прибавив шагу, двинулись на тявканье и вдруг остановились…
Между двумя кустами торчала большая желтая с черными разводами голова и презрительно посматривала на Тамырку. Тигр лежал весь закрытый кустами, выставив только голову, на великое смущение собачонки, которая, поджав хвост, металась около него. Увидав перед собой человека на лошади, тигр перевел на него свои желтые блестящие глаза, подобрал передние лапы, прижал уши и замер, точно ожидая ответа: с чем пришел к нему охотник?
Шумов выстрелил.
Двинулась ли лошадь, дрогнула ли рука, или сфальшивило ружье, но он дал промах. Еще дым не разошелся перед ним, чтобы можно было разглядеть, что сделал его выстрел, как лошаденка под ним дрогнула и каким-то сильным ударом, налетевшим спереди, его вышибло из седла и чуть не сломало ружьем руки. Шумов треснулся спиной на землю. Какая-то здоровая сила крепко прижала его сверху… Когда первый момент после удара прошел, он слишком непосредственно мог разглядеть эту силу: на нем сидел тигр, плотно придавив грудь и плечи своими здоровенными лапами. Открытое лицо охотника было на несколько вершков от страшной пасти поборовшего его зверя. Он не мог видеть ничего кругом. Ему оставалось только рассматривать сильнейшую пушистую грудь того, кто на нем сидел теперь, его белесоватую снизу шею и крошечную бородку. Он слышал, как кругом метался 1амырка, ревел, лаял, визжал. Тигр, видимо, был занят собачонкой и делал легкие повороты, следя за ее прыжками. Так длилось с полминуты…
Наконец, тихо, осторожно поднял лапу тигр, переставил с плеча на грудь, уперся ею последний раз и сошел с охотника. Шумов не шевелился; он только глазами следил за громадным животным: джульбарс уходил тихими шагами все дальше и дальше, время от времени оглядываясь назад.
Минут через пять только поднялся Шумов и оглянулся кругом. Он был один. У ног валялось изуродованное ружье, вертелся Тамырка. Ни лошади, ни двоих его спутников не было. Он расправил помятые руки и грудь, на которой был сильно порван полушубок, взялся от боли за нос — кровь. Подобрав шапку и ружье, пошел он назад и стал свистать. Версты через полторы он нашел лошаденку, спокойно обгрызавшую ветки кустиков и нисколько не пострадавшую, так что удар, очевидно, пришелся ему одному.
Он поехал назад. Скверные мысли вертелись в голове.
Через несколько верст Шумов нагнал двоих своих храбрых сотоварищей. Те вытаращили глаза, когда увидели перед собой того, о смерти которого они шли рассказывать в укрепление. Глупа картина такой встречи. Как ничтожны, пошлы лица бежавших, как глупы, тяжело скверны их извинения, полуоправдания, как жалки они все с головы до ног и с их неразряженными ружьями, и с их трусливыми душонками!.. Шумов выругался коротко и, не отвечая ни слова на их нелепые расспросы, погнал свою клячонку. Тамырка с тем же обыденным видом залился вперед.
Первое, что сделал Шумов по приезде в форт, отправился к оружейнику и потребовал, чтобы к завтрашнему дню расщепленное ружье было непременно готово, и затем стал собираться в новую экспедицию. Солдат-сибиряк явился к нему с великими извинениями, сваливая все на третьего, и просился снова на охоту за тигром. Шумов отказал наотрез.
На завтра та же клячонка волочила Шумова по направлению к месту встречи с тигром. Неизменный Тамырка также бежал вместе со своим хозяином. Рядом с Шумовым шел новый охотник-солдат, поклявшийся не изменить, что бы ни случилось. Скоро они добрались до вчерашнего побоища. Снег сильно был примят на том месте, где лежал Шумов, следы ясно видны, благодаря тому что не было ни ветру, ни снегу, которые могли бы их замести.
Не меньше пятнадцати верст следили охотники тигра, обходя осторожно все кусты, где мог бы он укрыться. Наконец из одной группы кустов они не нашли выхода и остановились. Шумов слез с лошади и пошел пешком, несколько впереди другого охотника, пустив на поиски Тамырку. Скоро лай собачонки показал им, где тигр. Тамырка, кажется, сделался на этот раз еще смелее и лез к самой морде своего знакомца, так что тот по временам даже показывал свои неровные острые зубы и отмахивался лапой, когда собака очень уж назойливо близко подскакивала к нему.
Грохнула шумовская одностволка, но и на этот раз неудачно. Пуля только ранила тигра.
Сжался в клубок раненый зверь, взвилось длинное полосатое тело в воздухе, метнуло хвостом и ринулось на Шумова. Тигр как раз угадал поймать зубами охотника за левую руку и уже вместе с ним докончил свой ужасный прыжок. На этот раз Шумову досталось больнее: прыжок был так быстр и силен, что, когда он шлепнулся на землю, ноги его далеко отбросило от тигра.
Тигр и человек лежали головами вместе. Опять Шумов был лицом к лицу с своим знакомцем, опять разглядывал его физиономию. Но теперь его положение было несколько другое: страшные зубы, как клещи, впились в левую руку, жестокая боль разливалась по всему плечу. Видно было, что тигр не намерен уже кончать так же мирно, как в прошлый раз. Но зато и у полосатого зверя был теперь другой соперник, посерьезнее, чем вчерашние двое. Ружье солдата было готово у него в руках, и он не бежал. Вот с этого-то нового неприятеля и не сводил горящих глаз силач, державший Шумова.
— Иди скорей, стреляй прямо в голову! — крикнул Шумов.
Солдат приложился, но снова опустил ружье: рядом с головой тигра у него на мушке виднелась и голова Шумова. Он стал делать тихий обход вокруг тигра, заходя ему больше с хвоста.
— Стреляй в голову! — крикнул еще раз Шумов и вспомнил, что у него на поясе кинжал. Он сделал страшное усилие, чтобы приподнять левый бок и освободить прижатую ручку оружия; несмотря на смертельную боль в левой руке, на которую ему пришлось опереться, ему удалось тихонько вынуть кинжал из ножен.
Тигр не отпускал ему руку; но, чтобы следить глазами за солдатом, который все более и более заходил к нему с хвоста, он должен был подвигать зад в сторону Шумова. Скосив назад злые глаза и приложив уши, полосатый великан неслышно двигал задние ноги и полз к лежащему охотнику. Конец хвоста зловеще извивался направо и налево; казалось, тигр раздумывал и не знал еще на что решиться: бросить ли ему первого человека и ударить на другого, или не выпускать уже попавшуюся жертву… Нестерпимая ломота и жгучая боль в руке терзали Шумова с каждым малейшим движением тигра, зубы которого, казалось, все глубже и глубже уходили в руку. Стиснув зубы и с нервной дрожью во всем теле, ждал какого-нибудь исхода охотник…
Наконец раздался и второй выстрел Но Шумову окончательно не везло. Пуля взяла ниже и попала тигру в зад. Он рванулся задом налево и совсем придвинулся к Шумову. Момент был решительный. Шумов наставил острие кинжала под левую лопатку и выпрямил правую руку. Кинжал, скользнув по ребру, весь утонул в грудь соседу… Целых полчаса лежал недвижим Шумов, налегши грудью на ручку кинжала, бок о бок с неподвижным огромным полосатым телом. Левая рука его все еще оставалась в разинутой зубастой пасти. Он боялся шевельнуться, опасаясь, чтобы в предсмертных судорогах тигр не раздробил руки, конвульсивно стиснув челюсти. Наконец, убедившись, что сесед спит вечным сном, он стал тихонько освобождать руку.
— Должно быть, в самое сердце угодили лютому анафеме! — радостно заметил спутник Шумова, когда они оба уже стояли над мертвым тигром. — И боже мой, эта тигра! Кажется, из зверей зверь…[120].
Через месяц сильно похудевшего и бледного Шумова встретили с великим восторгом приятели. Левая рука его была на перевязи.